Опасные пути
Шрифт:
— Клод!..
— Отец!..
Эти два возгласа громко прозвучали в его ушах. Жена и сын бросились в его объятия; он крепко обнял их, своих любимых, и они стояли все трое, не двигаясь, прижимаясь друг к другу. Слышался только слабый треск горевшей бумаги, скоро обратившейся в серый пепел; наконец и пепел улетел в трубу.
Герцог еще раз нежно прижал жену и сына к своей груди, А потом, наклонившись к Ренэ, тихо сказал:
— Приведи сюда завтра твою Аманду; а ты, Сюзанна, приготовь мне питье на ночь. Пусть сегодня не будет слуг за вечерним столом; вспомним времена Амьена и тихую комнату
XI
Шахматный ход Лозена
Стоя у окна своего кабинета, король Людовик смотрел на Версальский парк, туда, где в конце прогалины виднелась дорога в Париж. Из окна можно было видеть всадников и экипажи, ехавшие из Парижа в Версаль.
Наконец король заметил всадника, свернувшего с большой дороги на дорогу в Версаль и приближавшегося крупной рысью.
— Это — Шовелэн, — сказал Людовик, отходя от окна.
Через несколько минут Бонтан ввел юного пажа, восемнадцатилетнего маркиза де Шовелэн.
Людовик поспешил ему навстречу и озабоченно спросил:
— Ну, что?
— Государь, — ответил паж, еще тяжело дыша от быстрой езды, — к сожалению я приношу Вам, Ваше величество, невеселые новости: с сегодняшнего утра маркизе Монтеспан хуже.
Король побледнел и, всплеснув руками, упал в кресло.
Курьеры поддерживали безостановочное сообщение между Парижем и Версалем, так как маркиза Монтеспан заболела, а король не мог отлучиться из Версаля, где со всем двором приготовлялся к встрече английского посольства.
Накануне вечером Скаррон известила его письмом, что больной хуже, чем было тогда, когда король сам находился у ее постели, а потому страдания влюбленного короля были чрезвычайны. Замечательнее всего было то обстоятельство, что Людовик был убежден, что о совершившихся родах маркизы не знает и не подозревает ни одна душа; между тем весь двор только и говорил об этом. Полный этого убеждения, король принял графа Лозена с нескрываемым неудовольствием.
— Государь, — сказал граф, — Вы сегодня почему-то очень немилостивы ко мне, Вашему верному слуге.
— У меня так много забот, — возразил король, — приближающиеся политические затруднения…
— Вполне понимаю, государь; но это не должно угнетать Вас, Ваше величество! — произнес Лозен, а затем замолчал, желая вызвать короля на откровенность.
— Ах, — сказал Людовик после короткого молчания, — я вовсе не поддаюсь заботам, но у меня столько неприятностей! Ведь ты знаешь, что около меня образовалась опять сильная партия…
— Где, государь?
— Перестань! Ведь ты же знаешь!
— Не знаю, государь. Я живу, как философ, с той поры, как мои самые горячие желания не увенчались успехом.
Король устало усмехнулся.
— Ну, так я скажу тебе, что против моей невестки, герцогини Орлеанской, ведется огромная интрига. Все знают, что герцогине Генриетте предстоит важная миссия при английском дворе; все знают, что поставлено на карту, и потому стараются наделать ей здесь как можно больше неприятностей. Но я намерен наказать всех ее врагов: когда герцогиня отправится в путь, я со всем двором поеду провожать ее. И пусть берегутся приверженцы голландской партии. Можешь всем говорить об этом; я даже буду очень
Лозен видел, что горячность короля притворна; дело было вовсе не так важно, как, к сожалению, оказалось впоследствии. Граф решил идти прямо к намеченной цели.
— Весь двор, государь? — повторил он. — Но когда же Вы, Ваше величество, желаете отправить Ваше посольство?
— В половине сентября. О, я выработал великолепный проект! — Но при этих словах король снова озабоченно взглянул в окно. — Ты скоро узнаешь, что и как предполагается: я назначу тебя гофмаршалом на время путешествия. Пусть это будет вознаграждением за упущенное место.
Лозен закусил губы.
— От всего сердца благодарю за эту милость, государь. Итак, едет весь двор… Также и все дамы штата ее величества королевы?
— Разумеется!
— Гм… надеюсь, что неудобства путешествия не повредят их нежному телу…
— Что ты разумеешь под этим?
— Некоторые из придворных дам еще и теперь пользуются уходом врачей… например, маркиза Монтеспан, — спокойно и дерзко докончил Лозен.
Король быстро обернулся и воскликнул:
— Граф Лозен! Ты опять испытываешь мою доброту к тебе! Твои слова доказывают, что ты опять осмелился вмешиваться в тайны твоего короля!
Но Лозен уже достаточно привык к таким вспышкам. Он поклонился и спокойно ответил:
— Государь, я желал бы, чтобы всякий, проникший в какую-либо Вашу тайну, был так же скромен, как я.
Король широко раскрыл глаза и отбросил стул, чтобы дать исход своему гневу.
— Что это значит, граф? Неужели все знают о событии, которое я желаю держать в тайне?
— Именно так, государь.
Король щелкнул пальцами и резко сказал:
— Ну, я расследую это!..
— Государь, — возразил де Лозен, — к чему это может послужить? Вы, Ваше величество, напрасно желали скрыть такое важное событие от Ваших верных слуг. Оно только в таком случае могло бы остаться тайной, если бы маркиза Монтеспан, порадовавшая теперь Вас рождением сына, уже давно удалилась от двора. Если же к знаменитым врачам приходят замаскированные дамы и ведут их с завязанными глазами к нуждающимся в их помощи больным; если Вы, Ваше величество, сами присутствуете при событии, после чего подвергаетесь на улице нападению мошенников, то каким же образом, осмелюсь спросить, может все это остаться в тайне? Я нисколько не сомневаюсь, что две дамы знают даже все подробности; это — ее величество королева и герцогиня де Лавальер.
Король в величайшем волнении прошелся по комнате; потом вдруг остановился и резко приказал:
— Завтра, в это время, Пикар должен сидеть в Бастилии, а доктора Клемана выслать из Парижа!
— Простите, Ваше величество, но это было бы не по-королевски и явилось бы опасной мерой. Нельзя думать, чтобы именно эти лица разболтали то, о чем должны были молчать; разве третье лицо не могло угадать эту тайну?
— Но откуда же узнал об этом граф де Лозен? — горячо воскликнул король.
— О, я?.. Я, государь, узнал магическим способом, посредством волшебного зеркала, в котором увидел все это.