Опасные тропы
Шрифт:
Полковник хорошо понимал, что борьба с иностранной разведкой по проводимой Смитом шпионской операции вступает в иную фазу; теперь необходимо было срочно поймать и обезвредить ее агентов, о которых кое-что уже было известно. Но никому не было ведомо, где и под какой маской, выдавая себя за советских людей, они прячутся, и какие еще варианты операции попытаются осуществить.
В самый последний момент, когда полковник Соколов уже собирался идти с докладом к Тарханову, зазвонил телефон — на проводе Черноморск. Выслушав сообщение майора Русакова, полковник с облегчением произнес:
— Наконец-то!
Теперь можно было отправляться к начальнику управления.
Недели за две до этого в Черноморске появился средних лет щеголеватый мужчина с импортным чемоданом в руке.
Ласково плескались о берег морские волны, над нагретым асфальтом струился раскаленный воздух, у входа на городской пляж цвели белые юкки. Прибывший немножко потолкался у вокзала — он был «дикий» и искал комнату, в которой мог бы поселиться за сходную плату. Он не хотел забираться далеко от моря, в горы, и, усевшись в такси, направился к центру города. Здесь он рассчитался с шофером и не спеша направился в сторону моря. Импортный чемоданчик ослепительно сверкал лаком, человек — улыбкой, приготовленной на всякий случай. Он шел, не останавливаясь, лишь время от времени присматриваясь к эмалевым табличкам на углу улиц да номерам домов. Ни в один из этих домов не зашел. Таким образом добрался до чудесного зеленого уголка в двух шагах от городского пляжа, по соседству с прекрасной многоэтажной гостиницей в обрамлении пальм, довольно уверенно свернул в один из заросших виноградом двориков. На скамейке сидели парень и девушка, занятые каким-то важным разговором.
— Извиняюсь, — бодро начал мужчина, — я приехал сюда отдыхать и нуждаюсь в комнате. Не сдает ли кто-нибудь у вас?
Девушка нерешительно сказала:
— Н-нет…
Парень недружелюбно молчал.
Щеголеватый незнакомец не собирался ретироваться. Он поставил на землю свой чемодан и принялся вытирать со лба пот носовым платком, очень большим, расшитым странными вензелями, изображениями индийских пагод, башен с куполами и острыми шпилями.
— А может быть, все-таки я мог бы у кого-нибудь снять комнатушку? — допытывался он. — За платой не постою…
Девушка спросила:
— Вы один?
— Конечно, один. А что, разве это имеет какое-нибудь значение?
— Имеет… У нас сдают не комнаты, а койки, понимаете? Платят, так сказать, за человеко-койку, а в каждой комнате можно ведь поставить две-три койки. А вот одному…
— Брось ты, Лиза, — перебил свою подругу парень. — Ты ведь отлично знаешь, что у вас здесь никто ничего не сдает. — Он обернулся к пришельцу и пояснил: — Здесь вокруг проживают преподаватели различных школ города…
— А что, если я начну взывать к чувству гуманности обитателей этого райского уголка и стану умолять их приютить меня? — заулыбался незнакомец. — В самом деле, чем же я виноват, что приехал один? Человек я неженатый… — шутливо пожал плечами. — Право, мне следовало бы посочувствовать.
Девушка нерешительно сказала:
— Мы-то с мамой не сдаем, вот если вы попробуете с Антониной Васильевной договориться…
— Антонина Васильевна? Чудесно! — обрадовался незнакомец. — Как пройти к ней?
— Вон та дверь, в самом углу, — пояснила Лиза. — Антонина Васильевна тоже учительница, немецкий преподает, женщина уже пожилая.
— Пожилая? Это даже хорошо, — игриво усмехнулся мужчина и, подхватив свой чемодан, уверенно направился к указанной двери.
— Зачем зря человека гоняешь, — укоризненно заметил Лизин приятель. — Антонина Васильевна никого к себе не пустит, сама ведь знаешь.
Молодые люди
— Не беспокойтесь, уважаемая Антонина Васильевна, — беззаботно, веселым тоном говорил он. — Учту ваши пожелания, и, верьте мне, все у нас будет комильфо. — Он шел уже без чемодана, в пижаме, с мылом и полотенцем к умывальнику, прикрепленному к столбику среди деревьев плодового садика. Подошел к молодым людям, оценивающе посмотрел на них, сказал любезно: — Вот все и устроилось, у вас, Лиза, рука легкая… Спасибо. Меня, между прочим, зовут Яков Борисович, будем знакомы. — Небрежно махнул рукой парню и прошествовал дальше, торжествующий, вызывающе-беззаботный.
В паспорте, который Галаган в тот же день отдал на прописку, не значилось у него ни жены, ни детей.
Вот когда развернулся Яшка Галаган! Разве могли провинциальные учительницы Антонина Васильевна Андреева и ее приятельница и соседка Дора Ефимовна, мать Лизы, устоять против столичного «версаля» в исполнении такого непревзойденного актера, как Яшка Галаган! Он угощал их тортами, конфетами, «женскими» сортами вин, часами играл с ними в карты и ни разу не позволил себе пошлости, развязности, которая могла бы оскорбить их, женщин уже в возрасте. Он регулярно ходил на пляж, купался и загорал, но, странное дело, не завел ни одной скороспелой «подруги» и не шатался невесть где по ночам. Он подчеркнуто скромно относился к Лизе, в то же время изо дня в день проявляя к ней все большее внимание, грустно, думая о чем-то своем, смотрел на нее, затаенно, почти виновато, улыбаясь. И Дора Ефимовна в глубине души уже видела его своим зятем — ну разве можно сравнить этого знающего себе цену, умного и богатого москвича с техником из горплана Володей Саранским, тем самым парнем, что весьма неприветливо встретил появление здесь блистательного Якова Борисовича? Боевые эпизоды следовали за описанием роскошных банкетов, приемов в Кремле, доверительных бесед с деятелями искусства, известными всей стране.
— Этот хлыщ заливает, а вы уши развесили, — откровенно злобно говорил Володя Саранский, но у Доры Ефимовны акции парня теперь не котировались, она его не слушала и всячески старалась помешать встречам Лизы с ее старым другом. Лиза категорически заявляла, что выйдет только за Володю, — дай вот он получит комнату от горжилотдела. Дора Ефимовна со слезами умоляла дочь не спешить, перечисляла ей великолепные качества московского гостя и обращала внимание дочери на его материальную обеспеченность, положение: Володя «так и зачахнет» в Черноморске, тогда как Яков Борисович, как орел, парит в столице. Галаган делал вид, что не понимает, какую бурю он поднял в спокойной ранее семье Златкиных, продолжал изо всех сил угождать старушкам, с каждым днем все выше поднимая свой авторитет в их глазах.
Вчетвером как-то отправились на озеро Изумрудное, затерянное среди заросших лесом кавказских гор. Катались на лодке, обедали в ресторане на берегу. Галаган, как всегда, был обворожителен, рассказывал приличные анекдоты, угощал… Казалось, он и не помышлял о том, чтобы перейти все-таки к «бекицеру». Но сомневаться в этом мог лишь тот, кто не знал его настоящей физиономии, его преступного нутра, его связей с Адам Адамычем.
Лиза обратила внимание на пожилого, сутуловатого мужчину, который, стараясь оставаться незамеченным, в то же время внимательно наблюдал за ними. Галаган, должно быть, инстинктивно почувствовал взгляд этого человека на себе, неожиданно обернулся и нервно сказал Лизе: