Опасные виражи
Шрифт:
10
В один из осенних вечеров, когда Клаудия с Филиусом гуляли по пустынным аллеям липового парка, в памяти молодой девушки завертелись слова её отца о том, что в её неординарном любовнике есть что-то сатанинское. Не веря им, она хотела их забыть, но они продолжали упорно вертеться, и, жужжа, словно жирные назойливые мухи, причиняли большое неудобство. Тогда она решила избавиться от них с помощью разговора, понадеявшись, что Филиус заглушит их словами о своём прошлом.
– Ты ничего
– Что ты имеешь в виду? – спросила равнодушно Филиус. – Если детство, то оно у меня было, но ты никогда не спрашивала о нём.
– Я спрашиваю сейчас, – Клаудия села на скамью и он сел рядом с ней. – В твоём детстве не было ничего необычного?
– Оно прошло в детском доме, где я рос в тихой и спокойной атмосфере. Никаких из ряда вон выходящих случаев в моём детском возрасте не произошло.
– А твои родители, – с любопытством спросила Калу дня. – Кто они? Почему они отдали тебя в детский дом?
– Я их ни разу не видел, и поэтому не знаю, кто они. И я не знаю, почему они отдали меня в детский дом.
– Неужели они к тебе ни разу не приходили? – удивилась Клаудия. – Ни мать, ни отец?
– Ни разу, – равнодушие из голоса Филиуса не исчезло.
– И что ты по этому поводу думаешь?
– Ничего, – он покачал головой. – А что я, по-твоему, должен об этом думать?
– Если бы я была на твоём месте, – представила Клаудия, – то бы я думала, что мои родители отдали меня в детский дом, чтобы избавиться от меня.
– А что бы ты думала по поводу их нежелания приходить ко мне хоть раз в год? – спросил равнодушно Филиус.
– Может быть, с ними что-то случилось? – предположила Клаудия. – Может быть, мать твоя умерла во время родов и не смогла тебя увидеть, а отец, не желая тебя воспитывать один и, пожелав избавиться от тебя как от ноши, отнёс тебя в детский дом.
– Допустить можно всё, что угодно, – глухо сказал Филиус – Что бы ни случилось, если они живы и если жив хотя бы кто-то из них и не желает меня видеть, то я не хочу думать ни об одном из них.
Воцарилась продолжительная пауза. Их лица приятно обвевал ветерок, над ними светлыми горошинами светили звёзды, и недозрелой тыквой желтела луна. Над их головами шептались листья.
Под ними шелестела колыхавшаяся на ветру трава. Казалось, что она что-то говорила ветру и, ветер, подхватывая её лепет, разносил его по всему пространству.
– Ну, хорошо, – сказала, наконец, Клаудия, поняв, что Филиус не желает больше говорить о своих незнакомых ему родителях. – Не хочешь говорить о своих неблагодарных предках, расскажи о своей жизни в детском доме? У тебя там были друзья?
– Почему ты вдруг заинтересовалась моим детством? – спросил с недоумением Филиус. – Зачем вспоминать о том, что никогда не вернётся?
– Многие считают, что, когда они будут
– Превосходно! – сказала Филиус с досадой, так как не имел желания вспоминать о том, что прошло. – В детском доме было так замечательно, что без тишины и покоя приходилось скучать. Впрочем, и сейчас веселиться не приходится.
– Были ли у тебя там друзья? – с любопытством спросила она. – Может быть, у тебя там была подруга?
– Ни друзей, ни подруги, кроме друга в виде директора дома, который годился мне в отцы, у меня не было.
– Вот как? – удивилась она. – Твой начальник стал твоим другом?
– Он сам меня выбрал в друзья. Выделив меня среди других, он превратил свой кабинет в место для бесед со мной. Раз в неделю он в этом кабинете беседовал со мной на темы нравственности и морали, не оставляя в стороне философию и религию. Однажды он пригласил меня к себе домой, где показал письмо от Джакомо и Джулии.
– Это кто такие?
– Пожилые бездетные супруги, которым директор детского дома посоветовал меня усыновить.
– Таким образом, ты оказался в Ватикане?
– Другого образа не было, – ответил Филиус и его голос прозвучал, словно далёкое эко. – Поняв, что я хочу продолжать оставаться в тишине и покое, я решил, что храм или церковь, где я буду после получения религиозного образования, проводить большую часть дня в сане священника или епископа, надёжно защитит меня от мирского шума и беспокойной суеты.
– Что и говорить, с твоими феноменальными способностями ты можешь далеко пойти, – уверенно произнесла Клаудия, сев на скамью. – Мой папа говорит, что в тебе есть что-то от дьявола, но я не верю в это. В тебе же нет ничего от дьявола, не правда ли?
В течение нескольких минут Филиус встал перед ней словно столб, не двигаясь и смотря ей в глаза. Он молчал и от этого молчания, которое почему-то показалось ей зловещим, ей стало неудобно.
– Почему ты молчишь? – спросила она взволнованно.
Филиус по-прежнему сохранял молчание. Он не знал, стоит ли ей выдавать свою тайну и ждал, когда внутренний голос подскажет ему правильное решение. Однако внутренний голос молчал.
– Почему ты молчишь? – повторила она тревожно.
– Я не знаю, стоит ли тебе говорить о том, кто я, – наконец, сказал он. – Стоит или нет. – Скажи, – наконец шепнул внутренний голос. Однако Филиус не решался послушаться этого совета.
– Кто ты? – Клаудии с удивлённым видом поднялась со скамьи. – Я разве не знаю, кто ты?