Опасные виражи

Лившиц Анатолий

– Прошу прощения, – театрально произнесла Фиорентина. – Я не знала, что ты можешь быть чайкой.

– Во время медитации возможно всё, – уверено заявил Просперо. – Занимающийся ей погружается в транс и отождествляет себя с тем, с кем хочет себя отождествить. Поэтому это занятие считается полезным.

– Не всё, что принято считать полезным, полезно, – возразила Фиорентина. – Для кого-то это может быть вредно. И с каких же пор ты стала погружаться в транс? – обратилась она к дочери.

– Почему это тебя интересует? – спросила Клаудия. – Ты тоже

хочешь заняться незаземлённым делом? Или ты хочешь узнать, кто меня этому научил?

– Это действительно незаземлённое дело, – подтвердил Просперо, увлекавшийся, в свободное от службы в храме время, изучением аномальных явлений. – Например, одетый в бумажные ткани, тибетский отшельник Миларепа, живший в XI веке в горной пещере и питавшийся одним лишь отваром из крапивы, целиком посвятил себя медитации и достиг совершенства, к которому призывал наш Господь и спаситель Иисус Христос.

– Даже? – удивлённо спросила Клаудия, устремив взгляд на отца. – Из какого источника ты об этом узнал?

– В каком бы источнике ни была эта информация, я в неё не верю, – убеждённо произнесла Фиорентина. – Совершенство недостижимо и поэтому Дали, в отличие от Христа, призывал его не бояться.

– Афоризм этого гениального художника ироничен, – сказала Клаудия. – А где ты прочитал об этом отшельнике, папочка?

– В энциклопедии аномальных явлений, доченька, – на губах Просперо появилась ироничная улыбка, потому что ему понравился афоризм Дали.

– И что же там про него написано? – пренебрежительно спросила Фиорентина. – Что он по утрам превращался в петуха и кукарекал, приветствуя зарю?

– Может быть, и превращался, – серьёзно заявил Просперо и улыбка исчезла с его губ. – Там не написано, в какую именно птицу он превращался, но написано, что, кроме птицы, он превращался также в пламя или ручей. Погружая себя в транс, он размышлял о понравившемся предмете так долго, что полностью уподоблялся ему.

– Как интересно! – притворно воскликнула Фиорентина. – Может быть, там ещё написано, что он отделял свою душу от тела и путешествовал по иным мирам?

– Представь себе, написано, – уверенно заявил Просперо. – Там написано, что в годы отшельничества он, перенося суровые зимние холода, выработал внутреннее тепло и научился изменять температуру своего тела. Кроме того, он приобрёл исключительную физическую силу и перемещался в пространстве с невероятной недоступной для человека скоростью. Во время такого перемещения, подобно мячику, отскакивал от земли.

– Написать можно всё, что угодно, – возразила Фиорентина уже без притворства. – Я не верю в это.

– А мне представляется это возможным, – заявила Клаудия. – И это действительно интересно. Что там ещё про него написано?

– Очень мало, с некоторым сожалением сказал Просперо. – Хотелось бы больше.

– И всё ж что? – снова спросила Клаудия, сожалея, что вопрос мамы прервал её полёт над голубым морем. – Что это мало собой представляет?

– Неужели это тебя так интересует? – Обратилась к ней Фиорентина. – Мне, например,

совершенно всё равно, что сталось с этим аскетическим святошей. Впрочем, я совершенно уверена в том, что бессмертным он не стал и как все закончил свой жизненный путь в могиле.

– К сожалению, это так, – сообщил Просперо. – Однако прожил он целых 84 года. И в день его кремации, из одного края горизонта в другой, охватывая весь горизонт, пролетали кометы и прямо с неба сыпались цветы. Об этом свидетельствуют очевидцы.

– А больше они ни о чём не свидетельствуют? Если нет, то слава Богу, если да, то я больше не хочу разговаривать об этом, как ты его назвал? – спросила Фиорентина Просперо.

– Миларепа, мамочка, – напомнила Клаудиа.

– Да, Миларепа, – кивнула Фиорентина. – Кто, кстати, тебя научил этому погружению в транс? Уж не Филиус ли?

– Да, мамочка, Филиус. Ты собираешься его за это упрекнуть?

– Ну, знаешь ли! – воскликнула обиженно Фиорентина и не в силах что-либо сказать вышла из комнаты с нахмуренным лицом. Когда дверь другой комнаты за ней закрылась, Просперо с укором посмотрел на Клаудию.

– Нехорошо называть маму мамочкой, а меня папочкой, – назидательно произнёс он. – Это свидетельствует о твоей бестактности и распущенности.

– Неужели я так невежлива и небрежна? – иронично спросила Клаудия. – Я даже и не представляла, что я могу быть такой.

– Такой ты стала, когда у тебя появился Филиус. Это его влияние, не так ли?

– Наверное, так, – в голосе Клаудии прозвучала нота равнодушия. – Но если даже и так, то что это меняет? Я уже не стану такой, какой была. К тому же, мне нравится быть такой, какая я есть.

– Ты стала высокомерной и дерзкой, – сказал Просперо строгим тоном. – Пренебрежительная манера Филиуса передалась тебе или ты переняла её сама?

– Что поделать? – Клаудия вздохнула. – Люди влияют друг на друга, не так ли?

– Влияют, – согласился Просперо. – Но разве ты не заметила, что Филиус влияет на тебя отрицательно?

– Мне нравится всё, что он говорит и делает. Говорит он образно и точно, делает мало, но безупречно, и меня не волнует как – положительно или отрицательно – это называется.

– Филиус – безнравственный тип! – уверенно произнёс Просперо. – Он – холодный философ, с презрением относящийся ко всему миру. Для него не существует авторитетов и других мнений, кроме его собственного. Он словно пуп земли, вокруг него вращается центр мироздания и земная ось.

Несмотря на то, что он мыслит глобально, его пространные рассуждения злы и опасны. Мне кажется, что если бы у него была большая власть, то он бы уничтожил больше половины жителей земного шара. Его надменность переходит всякие границы. Я даже допускаю, что в нём есть что-то дьявольское.

Только дьявол может обладать таким демоническим презрением ко всему, и Филиус обладает именно таким презрением. Он, – Просперо хотел сказать что-то ещё, но заметил, что кресло, в котором сидела Клаудия, опустело, и он остался в комнате один.