Опасный обольститель

Мортимер Кэрол

Сейчас у нее не было желания обсуждать с ним визит врача. Она понимала, что он задал этот вопрос просто из вежливости. На самом деле его это совершенно не интересовало. Женевьева почувствовала отчуждение, возникшее между ними после того, как он поговорил с Форстером. До этого Бенедикт смотрел на нее с нежностью и трепетом, искренне беспокоился о ее руке. Теперь все переменилось. Она его не узнавала.

— Бенедикт, Уильям… — начала она.

— У меня нет желания обсуждать с вами этого человека, — резко оборвал ее

Бенедикт. — Уильям неинтересный, скучный человек.

— Скучный? — переспросила Женевьева. — Это отнюдь не главная его черта. Он ужасный человек и очень мстительный. Часто делает гадости исподтишка. Мне кажется, он сказал вам что-то… что-то неприятное. После разговора с ним вы сам не свой.

— Он не сказал мне ничего особенного. Если вы не желаете поддерживать со мной легкую непринужденную беседу, тогда, может быть, поднимемся в спальню и займемся делом?

— Бенедикт! — вне себя от изумления воскликнула Женевьева. — Что вы себе позволяете?

Он подошел к ней и улыбнулся коварной улыбкой соблазнителя:

— Почему вы так смутились? Вы же сами привыкли называть вещи своими именами. Меня всегда привлекали ваши непосредственность и прямолинейность.

Женевьеву нисколько не смутило его предложение, но тон очень обидел и огорчил. Еще никогда он не говорил так равнодушно, неуважительно и холодно. В эту минуту его интересовало удовлетворение собственных потребностей и ничего больше.

После того как Бенедикт поговорил с Форстером, она стала для него чужой, и прекрасно это понимала.

— Уильям по своему обыкновению наговорил про меня гадостей, не так ли?

Бенедикт недоуменно пожал плечами:

— Уильям — очень скучный и пустой человек. Какой смысл о нем говорить?

Женевьева опустила глаза, избегая встречаться с ним взглядом:

— Возможно, вы правы. Наверное, нам действительно стоит поговорить о чем-нибудь другом. — Она выдавила улыбку, взглянула на вазу, стоящую на небольшом кофейном столике. — Вы видите эти розы? Их прислал мне принц-регент на следующее утро после нашего визита в Карлтон-Хаус.

Бенедикт поднял бровь. Он заметил вазу, как только вошел в гостиную. Огромный букет желтых роз. Невозможно не заметить. Значит, их прислал принц? Этого следовало ожидать. Он ни за что не упустил бы возможности выразить свое почтение молодой симпатичной вдове. Вне всякого сомнения, эти цветы с далеко идущими целями. Хорошо еще, что желтые, а не красные розы.

— Я очень за вас рад, — процедил Бенедикт.

— Пятьдесят желтых роз, — продолжала Женевьева. — Конечно же это не более чем вежливый жест с его стороны. Но я все равно им рада. Я люблю, когда мужчины дарят мне цветы.

Она взглянула на розы, и лицо ее просветлело.

Бенедикт понял, что она неспроста завела этот разговор, намекая на то, что он, в отличие от ее поклонников, ни разу не прислал ей даже самого скромного букета.

Но ведь Бенедикт с самого начала предупредил, что не станет посылать ей цветы и дарить подарки.

Черт возьми! Он ни разу в жизни не посылал цветы даже тем женщинам, с которыми у него была любовная связь. С какой же стати посылать их Женевьеве, с которой до недавних пор у него были чисто платонические отношения? Хотя, возможно, у них и будет физическая близость. Кто знает?

— Я уже говорил вам, что не стану посылать цветы и открытки с неискренними объяснениями в любви. Я объяснил вам это с самого начала, чтобы вы впоследствии не разочаровались во мне.

— Разве я говорила, что вы должны послать мне цветы?

— Не говорили, но намекали, — резко ответил Бенедикт.

— Я ни на что не намекала. Кажется, сегодня мы с вами просто не в состоянии разговаривать нормально. Если будем продолжать беседу в том же духе, обязательно рассоримся.

— Что вы имеете в виду? — Чувствовалось, что он напряжен до предела и вот-вот взорвется.

Женевьева тяжело вздохнула. Ее угнетало равнодушие и отчуждение Бенедикта. За время их знакомства он ни разу не вел себя подобным образом и не разговаривал в таком тоне. Интересно, что мог наговорить Уильям Форстер? Но дело не только в этом разговоре. Бенедикт не появлялся у нее целых два дня. Тогда он еще не встречался с Уильямом, и ее никто не мог скомпрометировать. Возможно, ему успело наскучить ее общество? Или он тяготится их дружбой? Или Женевьева стала его раздражать, и потому он сегодня такой?

Она грустно улыбнулась Бенедикту:

— Я очень ценю нашу дружбу, Бенедикт. Но если это вас тяготит, мы можем в любой момент прекратить отношения. Я не обижусь и все пойму.

— Вы говорите ерунду, дело совсем не в этом. — Он раздраженно мерил шагами комнату.

— Нет, это не ерунда. Судя по вашему поведению и тону, вас тяготит мое общество. Я рада вашему визиту, но, если мое общество вам неприятно, вы можете уйти. И никогда больше не приходить ко мне в гости. Я не стану таить на вас зла и обиды. Надеюсь, и у вас не останется от нашего знакомства дурных воспоминаний.

— Будьте покойны, не останется, — сквозь зубы процедил он.

— Тогда давайте прекратим наши отношения прямо сейчас. Вы можете уйти. Давайте расстанемся по-хорошему, без ссор и скандалов.

— Я не понимаю, что все это значит? Вы что, меня прогоняете?

Женевьева вздохнула. Она с трудом сдерживала растущее раздражение. Хотелось, чтобы он ушел как можно скорее. Становилось все труднее скрывать от него обиду и всеми силами сохранять чувство собственного достоинства. Она боялась не сдержать эмоций, иначе Бенедикт поймет, что его равнодушие причиняет ей душевную боль. Сердце разрывалось от самых разнообразных чувств. Ненависти к Уильяму Форстеру и обиды на Бенедикта.