Опасный обольститель

Мортимер Кэрол

Как только он изъявил желание войти в нее… Возможно, она решила, что он возьмет ее силой. Но почему? Разве он до этого вел себя грубо, он дал повод так думать?

— Женевьева, — ласково позвал он, взглянув на нее, — что вас так мучает?

Она опять натянула одеяло до подбородка, глаза наполнились слезами.

— Простите, что р-р-разочаровала в-вас, — заикалась она. Ее губы дрожали. Она была на грани истерики. — Я с самого н-начала з-знала, что я не та женщина, которая вам нужна. Но на-надеялась… что не р-разочарую вас. Я так на это

надеялась.

— Почему вы так боитесь разочаровать меня? — Бенедикт протянул руку, чтобы погладить ее по щеке, но она в ужасе отпрянула. — Что с вами? Почему вы меня боитесь? Я не собираюсь вас бить. Ваш муж бил вас, не так ли?

— Нет, после первой брачной ночи он меня не бил. Он так обессилел, что… — Женевьева тряхнула головой, словно отгоняя от себя страшные воспоминания. По щекам струились слезы. — Я не хочу об этом говорить, Бенедикт. Я не хочу об этом вспоминать. Я так мечтала об этом забыть.

— Но…

— Я не желаю об этом говорить! — закричала она, завернулась в простыню и направилась к стулу, где висело ее платье. — А еще я хочу, чтобы вы немедленно покинули мой дом.

— Но почему, Женевьева?

Сбросив простыню на пол, она резким движением натянула на себя платье. При этом ее огненно-рыжие волосы рассыпались по плечам и заискрились на солнце.

Он не верил своим ушам. Неужели она решила прогнать его? Что он сделал не так? И почему она так упорно не желает отвечать на его вопросы?

— Я думаю, мне лучше остаться. — Он разыскал брюки, натянул их, сел на краешек кровати и принялся надевать ботинки.

Женевьева взглянула на него. В эту минуту он выглядел таким красивым, таким мужественным, что у нее перехватило дыхание. Господи! Она ведь восхищается им и хочет заняться любовью. Почему же она так боится близости с ним? Почему ее ужасное прошлое до сих пор дает о себе знать? Ведь Бенедикт совершенно не похож на Джошуа. Горечь и обида переполняли ее. Женевьева сжала руки в кулаки. Неужели она никогда не сможет преодолеть страх перед близостью с мужчиной?

— Уходите, Бенедикт, — повторила она. — И никогда больше не приходите ко мне.

— Объясните мне, что случилось, Женевьева. Я должен знать, в чем я виноват! Не молчите, черт вас возьми! — вскричал он.

Нервным движением он пригладил волосы. Глаза его стали непроницаемо черны, как небо в безлунную ночь.

— Вы ни в чем не виноваты, но… Я не могу вам этого рассказать, — помотав головой, ответила она.

— Вы должны рассказать мне! Неужели вы не понимаете, что я единственный, кто может вам помочь? — Бенедикт подошел к ней. Она чувствовала на себе его пронизывающий взгляд. — Что с вами сделал этот Вуллертон?

— Вы имеете в виду Уильяма? — Женевьева страшно побледнела.

Вообще-то Бенедикт говорил о ее муже, герцоге Джошуа Вуллертоне. Но быть может, Уильям тоже…

— Так кто из них так запугал вас? Джошуа или его сын?

— Джошуа был моим мужем.

— Знаю. Я вас спрашивал не об этом. Почему вы так упорно не желаете отвечать

на мои вопросы?

— Ответить на ваши вопросы? Ну хорошо! Разве вы не знаете, что в нашей стране нет законов, защищающих жен от жестокости мужей? — Глаза ее засверкали от гнева. — В нашей стране жена не более чем собственность мужа. Собственность, с которой он может делать все, что угодно.

На шее у Бенедикта забилась жилка, он очень разнервничался.

— А Джошуа Форстеру нравилось…

— Я поклялась никому об этом не рассказывать.

— Поклялись никому не рассказывать? Кому поклялись?

— Самой себе.

В эту минуту Женевьева выглядела очень несчастной. Бенедикт понимал, что ее нежелание отвечать на вопросы не упрямство и не глупый каприз. Ей невыносимо вспоминать о своем кошмарном браке и уж тем более говорить об этом с кем-то.

— Ваша первая брачная ночь была ужасной, так? Ваш муж был груб по отношению к вам?

Она закусила верхнюю губу и старалась не встречаться с ним взглядом. Чувствовалось, что ей очень тяжело продолжать этот разговор.

— Я думаю, все без исключения женщины с ужасом вспоминают свою первую брачную ночь, — еле слышно пробормотала она.

— Вы преувеличиваете.

— Да что вы об этом знаете, Бенедикт? Мужчин такие вещи не заботят. Они думают только о том, чтобы получить удовольствие, и не желают знать, что чувствует при этом женщина.

— Не все мужчины такие. Вот я, например, совсем не такой, Женевьева. Неужели вы не заметили, что во время физической близости я думаю прежде всего о том, чтобы доставить удовольствие женщине.

Женевьева тяжело дышала, он видел, как вздымается и опадает под платьем ее пышная грудь.

— Мужчины считают, что женщины — всего лишь предмет для удовлетворения их похоти, и ничего больше. Отверстие, в которое можно в любой момент вставить член.

— Хватит, Женевьева! — резко оборвал он. Его покоробила ее грубость. Он никак не ожидал от нее такого. — Неужели я хоть раз вел себя по отношению к вам подобным образом? В Воксхолл-Гарденз или сегодня в вашей спальне? Я всегда относился к вам с нежностью и уважением. Очень жаль, что ваш покойный муж вел себя с вами иначе.

— Вы… — покраснев or смущения, начала она, но Бенедикт перебил ее:

— Вспомните, разве я взял вас силой, когда увидел ваше нежелание заняться любовью? Я уважаю вас, и ваши желания для меня — закон. Странно, почему вы этого не понимаете.

— Я это понимаю, но… — сказала Женевьева, стараясь не смотреть в угольно-черные глаза Бенедикта.

— Но если понимаете, в чем тогда проблема? Согласен, ваш брак был ужасен, но все прошло.

— Неужели вы не видите разницы между тем, что произошло между нами в Воксхолл-Гарденз, и… — Женевьева всхлипнула, слезы опять брызнули у нее из глаз. — В Воксхолл-Гарденз я думала, что вы не такой и с вами все будет по-другому… Думала, что вам можно доверять. Что я смогу… Пожалуйста, уйдите, Бенедикт! Пожалуйста!