Опасный возраст
Шрифт:
— Ярек, одного поймали!..
С огромным трудом удалось ее убедить, что от этого одного никакой поживы не будет. С трудом поверила, отпустила меня, отказалась от дальнейших противоправных действий и после многочисленных перипетий добралась до «Свитезянки», где уже с час ее ожидал Янек, тогдашний партнер по жизни. Ворвалась в кафе в расстегнутой шубке, в шапке набекрень, размахивая банкнотой в пятьсот злотых и победно оповещая всех:
— А у меня есть деньги! Вон сколько!
При виде Алиции Янек в страшной спешке заплатил за кофе, подхватил и вывел даму сердца, а она на следующий день никак не могла вспомнить, откуда взяла
Войтека и Янека нам удавалось вытаскивать из постели в полночь исключительно в развлекательных целях. Преимущественно затевался бридж, иногда экспромт-вечеринка, а порой даже танцы.
Мои отношения с западными странами тоже начались благодаря Алиции. В Польшу приехала на экскурсию группа французов, прикрепили их к нам, возможно, по линии Союза польских архитекторов, Алиция вытащила меня.
— Пойдем, говоришь по-французски, будем их сопровождать.
Сопровождение ограничилось поездками, французов оказалось всего двое, с машиной: очень светлый хмырь с прилизанными блонд-волосами и очень черная девушка, настоящая негритянка. Отправились мы с ними в Желязову Волю, по дороге начало смердеть.
— Смотри-ка, — грустно посетовала одна из нас, — выходит, и правда негры смердят.
— Ты в самом деле думаешь, что девушка? — огорченно отозвалась другая, так как негритянка оказалась ужасно симпатичная, и нам вовсе не хотелось, чтобы она смердела.
— Ну а кто же? Ты — нет, я специально понюхала.
— Ты тоже нет…
Минуты через две негритянка почему-то перестала пахнуть. Сбыли мы с плеч долой туристику и культуру, и по дороге обратно смрад появился точно в том же самом месте трассы.
— Слушай, это не она, а наш родимый навоз, — констатировала я — на сей раз помню, сказала именно я.
Алиция потянула носом, размыслила и признала мою правоту. Нас даже угнетало некоторое время — огульно обвинили девушку, а объяснить ей правду вроде бы нетактично, так и осталось это несправедливое подозрение на нашей совести.
Само собой, мы рассказывали нашим гостям варшавские легенды, между прочим, и про золотую утку во дворце Острогских, и забыли слово. Я, наверное, забыла, как по-французски «утка» — гораздо лучше помнила всякие балки, поезда и опорные стены. Между собой мы порешили, что утка должна быть la canard, так как la canne вылетела у нас из головы. Остался этот чертов селезень, в результате иностранцам объяснили весьма колоритную легенду: яйца нес селезень женского рода. А уж какие яйца — золотые или простые, — наплевать, селезня вполне хватало.
Преуспели мы и в обучении французов польскому языку, в случае мелких коллизий на перекрестках велели говорить противнику: «Куда прешься, баран!» Столь необходимое изречение они тщательно записали фонетически, но эти подробности уже излишни.
Маячит у меня смутное подозрение, приезжала еще одна группа из Франции, но я с ними дела не имела — времени не было. Алиция осуществляла контакты без меня, познакомилась с Соланж, председателем французского Союза женщин-архитекторов, подружилась с ней; между прочим, на мой взгляд, Соланж была прямым потомком месье de la Tour,
А наши бабы да, отправились в Париж, вели себя как идиотки: ходили по площади Пигаль сомкнутым строем, держа круговую оборону; тоже мне — всем за тридцать, моложе не было, — так уж весь Париж на них и зарился. Вернулись домой, и вдруг Соланж предложила работу у себя. Кого-то уже приняла. Алиция в то время на заграницу не реагировала, я — да, работать поехала бы. Начали согласовывать.
Что-то не удавалось, как всегда, возникали нелепости. Вот тогда-то Ирэна и сделала мне пакость. По договоренности с Алицией Соланж держала для меня место работы и собиралась прислать приглашение. Я попросила немного повременить. Бог знает что меня держало, вернее всего служба, возможно, все те же проклятые Гурце, а может, и очередная семейная кутерьма началась. Всяческих дел и хлопот вполне хватало, так что трудно их разграничить и определить во времени. Я собиралась поехать через несколько месяцев, а пока что это место отдала взаймы Ирэне.
Они вместе с Анджеем уже работали во Франции, Ирэна, кажется, вкалывала год, привезли «симку»… нет-нет, прошу прощения, Ирэна была там одна. Мне вспомнилось, как она, вернувшись, пожаловалась на мужа. Границу пересекла этой самой «симкой», Анджей ее встречал, Ирэна в слезах пала ему на грудь. «Слушай, я попала в катастрофу, — жаловалась она мне с обидой. — А он тут же начал осматривать машину — машина главное, я точно видела, мне ноль внимания! А на меня мотоцикл наскочил, когда я пешком шла, могла ведь жизни лишиться!»
Я запомнила Ирэнины жалобы — меня тогда очень утешила мысль, что все мужья одинаковы.
Сейчас же Ирэна снова хотела поехать. Приглашение ей прислали, а вот работы не было. Я все согласовала через Алицию, пусть она поработает за меня у Соланж, чтобы зацепиться, за это время найдет себе что-нибудь, а я приеду позже. Ирэна уехала, работала у Соланж, после чего, когда Соланж хотела с ней прислать приглашение для меня, Ирэна отказалась. Что там стряслось, понятия не имею, но Соланж рассердилась и ликвидировала все наши комбинации, так что я не смогла поехать вообще и несколько лет не могла простить Ирэне такого поступка. Потом обида несколько поблекла, возможно, в сравнении с номером, который выкинула ее сестрица.
У моей матери был настоящий бзик на пункте книг. Свои книги она любила, перечитывала, всячески оберегала и никому не давала. Во время оккупации одна знакомая доставала матери лекарства, неприлично было отказать ей, с великим нежеланием мать дала ей прекрасный криминальный роман Ливингстона «Вопреки очевидности». Знакомая тряслась над книгой — знала пунктик матери, но приходилось отлучаться на работу. В ее отсутствие, когда ее мамуся находилась дома одна, кто-то заходил и книгу увел. Мамуся — я не люблю ее за это — не только фамилии не запомнила, но умудрилась не заметить, кто приходил — мужчина или женщина. Все поиски оказались тщетными.