Опасный возраст
Шрифт:
После этого случая моя мать тем более отстаивала свои права и книг никому не давала. Ее библиотека находилась у меня, и на меня обрушился святой долг сберечь сокровища. Не уберегу, даже за одну пропавшую книгу мать меня проклянет. А посему я цербером защищала книги от посягательств (вообще-то следовало закрыть шкаф на ключ, да дети еще на заре своей жизни растеряли все ключи).
Еще до отъезда Ирэны они как-то зашли ко мне вместе и чертова сестра тут же залезла в шкаф. Несмотря на мои бешеные протесты, забрала «Вивьен» Максуэла в трех томах, клятвенно обещая вернуть. Не вернула, конечно, я напоминала и умоляла безрезультатно и вдруг уже post factum
Матери призналась в своей вине лишь несколько лет назад, когда удалось купить новое издание. Полжизни, можно сказать, угробила на скрывание, а ведьму эту не простила и по сей день. Никто из них уже не вернулся в Польшу, обе перебрались в Штаты.
Таким вот образом из-за всех пертурбаций во Францию я не поехала. Зато въехала в перипетии с Юреком, которого мои дети, помните, доконали на обратном пути из Желязовой Воли. Жениться на мне он раздумал, потому как я предъявляла слишком большие требования.
Очень серьезно, трезво и решительно однажды он вопросил меня:
— Признайся, почему ты не желаешь за меня выйти?
Я занервничала и ляпнула правду:
— Ты слишком толстый.
Он немного подумал:
— Понимаю. На сколько похудеть?
— На двадцать кило, — брякнула я не задумываясь.
— Это слишком. На десять.
— Нет, — заупрямилась я. — Двадцать.
— Десять!
— Двадцать! — рассвирепела я.
— Нет уж, — обозлился он. — Вообще не стану худеть!
А я таки оказалась права, как-то приснился мне похудевший на двадцать кило Юрек — вполне эффектный тип оказался. Ему все равно повезло: женился на очень красивой девушке и с мягким характером, теперь у него ужасно симпатичный сын, с которым вместе уже давно проворачивают всяческие дела. А в мое время вел их самостоятельно, я делала ему узоры для тканей. Благодаря ему в «Романе века»могла со знанием дела написать о флокировке тканей. Зарабатывали же мы с ним явно по контрасту, за один узор я получала пятьсот злотых, а он полмиллиона. Впрочем, в этой области я всегда отличалась величайшим талантом.
Алиция тем временем занималась очередной группой туристов, на сей раз датских. Туристы говорили по-немецки, Алиция владела немецким как польским, завязались дружеские отношения. Не буду настаивать, что господин фон Розен именно в те поры посетил нашу страну, мне кажется — да, во всяком случае, они подружились, и по его приглашению Алиция уехала в Данию.
Еще до того умерла ее мать, вся мастерская в свидетелях — эту смерть я наворожила. В то время меня просто черт подначил — раскидывала и раскидывала карты кому попало, инспирированная Ядвигой (смотри «Подозреваются все!»),которая бешено верила в гадание Предсказания мои сбывались устрашающе, Ядвиге я нагадала: потеряет нечто, имевшееся у нее всю жизнь почти с рождения, и потеря принесет облегчение. Все терялись в догадках, что бы это такое могло быть, я тоже терялась, а через неделю все объяснилось само собой. Ядвиге удалили зуб. Разумеется, облегчение она испытала колоссальное.
От Алиции эффекты черной магии я скрывала, она даже обиделась.
— Всем гадаешь,
— На тебя глупые карты идут, не знаю, как быть. Не годишься ты для гадания.
Коллегам я сказала правду:
— Слушайте, как ни раскину на нее карты, получается, умрет кто-то самый близкий. У нее только мать, больше никого нет. Что делать?
— Черт, — забеспокоились коллеги. — Ничего не говори ей. Глупости одни твои гадания.
А через три недели мать Алиции неожиданно умерла от сердца, Алиции не было дома, в общем, не буду вдаваться в подробности; сослуживцы довольно долго посматривали на меня косо. Потом прошло.
В «Блок» пришел на работу Лесь.
Пребывать с Лесем в одной комнате, сидеть за столом рядом и не написать о нем оказалось просто невозможно. В немногие минуты простоя брала я машинку у секретарши, пани Матильды, которую на самом деле звали Иоанна, и печатала за своим столиком, а коллектив стоял за моей спиной и покатывался. Лешек бросал подозрительные взгляды, в конце концов не выдержал, взял одну страницу и прочел фрагмент.
— Пасквиль какой-то! — откомментировал он с презрительным неодобрением и бросил страницу мне на доску.
Очень долго он надеялся, что книга никогда не появится — писала я с перерывами шесть лет, а по выходе книги изменил мнение. Ни с того ни с сего ему вдруг повезло, смог целиком заняться живописью, объездил весь мир и "Леся "повсюду возит за собой в качестве своего талисмана.
До «Леся»я писала, разумеется, мою вторую книгу «Подозреваются все!».Во вступлении сказана одна только правда, мы и в самом деле на работе носили голубые халаты, мужчины — бежевые, мой пояс и в самом деле висел на крючке в ванной, а глазами души я и вправду увидела сцену преступления. В моих творческих замыслах с самого начала участвовала вся мастерская. Столярека я предала смерти, потому как он меня разозлил: был должен три тысячи злотых, которые я выплатила за кредит, и увиливал от возврата денег. В ходе действия принимали участие все, так что Столярек наконец забеспокоился, напоминаний о деньгах не выдержал и заключил со мной соглашение. В нашей комнате при многочисленных трезвых и совершеннолетних свидетелях он встал на колени и объявил:
— Ладно, согласен на все, пани Иоанна, только оставьте меня пока в покое с долгом. Пожалуйста, пусть я буду вором, шантажистом, убийцей, жертвой, алкоголиком, бабником, кем хотите, умоляю только об одном! Не делайте меня педерастом!!!..
Порядок, тут я пошла на соглашение.
Долго не могла решить, кого сделать преступником, к счастью, меня чем-то рассердил Витек. Он тогда уже был руководителем и директором мастерской, а Гарлинский уехал в Швейцарию и остался там. За что рассердилась на Витека, не помню, но разговор наш протекал так:
— Погоди, Витюха, это тебе даром не пройдет. Отомщу.
Витек сперва пренебрег угрозой, позже забеспокоился. Прекрасно знал, чем я занимаюсь.
— Смотри, понапишешь черт те какой ерунды, не прощу, обращусь в суд!
Черт те какую ерунду я, конечно же, написала — этим и отомстила, однако на всякий случай в начале книги поместила оповещение: все, дескать, высосано из пальца. Витек пережил мое творение мужественно. Понятно, оскорбился на меня, но чувство юмора пришлось-таки ему проявить, обиду скрыл, а года два разговаривал со мной как бы нехотя.