Опекун для юной девы
Шрифт:
Нет, о чем она только думает? Он старше на четырнадцать лет, полжизни уже прожил, полгорода в любовницах переимел. Разве ей хочется стать очередной его бывшей? От которой он сбежит однажды вот так — даже не удосужившись в порядок себя привести — к очередной звезде своего изменчивого небосклона. Нет, нет уж — хотел опекать, так пусть опекает, и даже не думает, потому что она никогда… И сама не замечала, что прижимается к нему все крепче, и даже тихонько целует его в руку, ту самую, что лежит у нее под головой вместо подушки.
День шестой
— Ну что, самостоятельная девочка, сегодня опять одна бродить
— На завод? — недоумевает Аня. — Но… разве можно?
— Ну, конечно же, нет, ребенок, что за вопрос? — он с улыбкой оборачивается к ней, опуская инструменты. — Если одна пойдешь и в ворота постучишься. А вот со мной не просто можно, со мной тебя еще и с экскурсией по всему заводу проведут, все цеха покажут. Как металл выплавляют, как потом обрабатывают…
— А зачем тебе такая экскурсия? Ты разве раньше там не бывал?
— Так мне не экскурсия, малыш, мне инспекция. Оно мне и по должности положено, и для имиджа полезно — интерес к людям и заботу о них надо не только декларировать, но и демонстрировать. Да и люди чувствуют гордость, понимая, что результаты их труда вызывают интерес представителей древней цивилизации. Мой интерес к их работе повышает их самооценку, усиливает рвение, да и уберегает от излишнего разгильдяйства, не без того.
— Так, а я, в таком случае, что должна демонстрировать? — хмурится девочка на это бахвальство. Аршез — он взрослый, конечно. Так ведь для нее, школьницы. А на заводе матерые мужики работают — и старше, и опытней. И это визит молодого белоручки из НИИ им самооценку повысит?
— Ты будешь демонстрировать мою слабость, Анют, — он с улыбкой обнимает ее, позволяя себе вновь окунуться в ее запах. — Мою совсем не божественную, а вполне себе земную и понятную…
— Что-о? — она с негодованием выворачивается из его рук. — То есть я… ты меня в качестве своей любовницы туда потащишь?! Чтобы все смотрели на меня, как…
— Как на принцессу в туфельках из чистого золота, — он не позволил ей договорить. И так понятно, что в ее голове сейчас вся та гадость плещется, которую любящие родители туда годами закладывали, перепутав с помойной ямой, видимо. — На самом деле, Анют, эта поездка будет тебе весьма полезна не столько для получения новых знаний по металлургии, это, скорее, бонус. Главное, она поможет тебе лучше понять мой реальный статус в этой стране. В частной жизни я им не пользуюсь. Но «Артем», хоть и является частью меня, и, даже, наверное, самой лучшей и искренней частью, это все-таки образ. Маска, попытка казаться человеком. А вот «светлейший Аршезаридор»… да тоже, наверное, маска. Но вот где-то между ними — я. А ты со мной, и, пожалуй, тебе лучше все же представлять, с кем именно. Потому как это у Артемки могут быть любовницы. А так же подружки, возлюбленные и приятельницы. Спутница Великого всегда — Избранница. Та, что настолько лучше всех прочих людей, что удостоена высочайшей чести. Чести, о которой в этой стране мечтают все, неважно, мужчины они или женщины, молоды или нянчат внуков… А ты пытаешься этого стыдиться.
— Ну прости, меня воспитывали не так, — она несколько нервно обхватывает себя за плечи. Все эти его рассуждения о собственном Величии… И не поспоришь, и не поверишь…
— Так вот и везу тебя перевоспитывать. Проникаться реалиями местной культуры. Тебе здесь жить, Анют. Тебе придется принять местные нормы. Без этого не просто никак, без этого мне тебя
«Перевоспитываться» оказалось не просто сложно — жутко. Потому что ее Ара — того Ара, которого она… к которому она привыкла, к которому привязалась — там, на этом огромном заводе, не было. А в светлейшем Аршезаридоре, которого с почтительностью приветствовали директор, главный инженер и другие, весьма солидно выглядящие персоны, она с трудом находила привычные и уже ставшие почти родными черты.
Да, это его лицо, его фигура. Но разве способен этот надменный, холодно-отстраненный тип, словно плывущий по волнам собственного дутого величия, улыбаться так тепло и нежно, что сердце с ритма сбивается? Разве способен он обнимать, норовя каждый раз сорваться в откровенные ласки, целовать, забывая о приличиях и устных договоренностях, словно простые прикосновения (которые он вытребовал себе как непременный атрибут общения) не в силах его насытить? Этот полузамороженный тип с фальшивой полуулыбкой на иконописно-величавом лице, едва сподобившийся снизойти до рукопожатия и способный лишь имитировать жест, которым спутницу приобнимают за плечи, приглашая следовать за собой. Одетый безукоризненно строго, говорящий безукоризненно вежливо. И воспринимающий как естественный фон то густое облако обожания, почитания и преклонения, в которое его заключили. Господи, да они все едва не молились на его Светлейшее Величие. И это всеобщее благоговение действительно просто не предполагало, что этому… идолу лучших сортов отмороженной древесины может в принципе понадобиться любовница.
О, нет, ученица, послушница в его храме, посредник между людьми и отмороженными… эм, в смысле, Великими. Но для плотских утех? Сия заиндевелая плоть в столь суетном не нуждается.
Хотелось плеваться. Или напиться. Или треснуть его чем-нибудь тяжелым по башке, чтоб отмер, чтоб стал собой, чтоб перестал глядеть на все и на всех с этой чуть высокомерной снисходительностью. Чтоб вновь стал ее Аром — таким теплым, таким живым, таким настоящим! Но фантасмагория продолжалось. Его Отмороженное Величество желало, облекая повеления в форму просьбы, чтоб его деве показали то, объяснили это, провели туда-то. И ей с самым почтительным видом объясняли, показывали, рассказывали. Словно и на нее упал отсвет его величия, и ей где-то давали подержать Святой Грааль или живьем свозили в Рай на экскурсию.
Она, конечно, пыталась держаться, пыталась соответствовать. Но, словно стремясь подсознательно компенсировать его холодность и отстраненность, интересовалась всем излишне пристально, излишне живо, излишне восторженно. И, наверное, слишком напоминая при этом ребенка. Того самого, рядом с которым Его Светлейшеству и стоять-то зазорно. Но он стоял, встречая снисходительной полуулыбкой и ее вопросы, и их ответы.
Наконец, он отправил ее и все начальство в заводскую столовую — вот в этом Великий от Артема не отличался, о еде для своей подопечной не забывал — а сам отбыл вновь в экспериментальный цех, ознакомиться с результатами начатого под его руководством тестирования.
Без Аршеза стало чуть проще. Если, конечно, можно описать словом «проще» необходимость обедать в обществе директора огромного предприятия. Но этот солидный мужчина, вполне годящийся ей в дедушки, хотя бы перестал раболепствовать перед напыщенным мальчишкой. Он остался, конечно, безукоризненно вежлив с ней, но за рамки разумного это уже не выходило.
— Где вы учитесь, Анна, горно-металлургический? — поинтересовался директор, степенно дегустируя первое.
— Да нет, если честно, — а вот о деталях ее биографии они с Аршезом не договаривались. Надо ли ей выдавать себя за студентку? Да нет, было б надо, он бы предупредил. Да и не похожа она на студентку.