Опекун для юной девы
Шрифт:
— Какая мразь, ты о чем?
— О приглашении в гости, ребенок, всего лишь о приглашении в гости, — выдавил сквозь зубы, неотрывно глядя перед собой.
— Ринат?? — вот уж кто у нее никак не ассоциировался со «старой мразью» или «старческими капризами». И выглядит он, кстати, ничуть не старше Ара… — С чего ты решил, что он на меня глаз положил? Вот уж кому я точно не интересна. И я не рассказывала ему ни о каких нарушениях, да он и не спрашивал.
— Конечно. А то, что «принадлежащая мне Анна», имеющая серию АО-4, о чем он не забыл упомянуть в своем пламенном послании, свободно разгуливала все эти дни по городу, причем даже и без меня?
— А… причем
— Прости, не хотел, чтобы ты знала такие подробности, — о том, что, уйдя в свои мысли, он наговорил девочке лишнего, понял только сейчас. — Там… не все в порядке с твоим контрактом. Думал со временем это исправить, потому и…
— Что исправить, Аршез? Да объясни ты уже! Ты мне только что в красках расписывал, как здорово, что я — твоя Избранница, а тут выясняется, что я не просто билет на поезд купить не могу, я еще и…
— У Избранниц серия АА, — признался. Смысла скрывать уже не было. — И паспорт бы я тебе с этой серией сделал, его человеческие инстанции оформляют, он через Службу Крови не проходит, им контракта достаточно…
— То есть?.. Я не Избранница, да? — переспросила уже значительно тише. Голос опять не слушался. — Ну, конечно, а я все понять не могла, что не сходится… А ведь ты же сам мне сказал: Избранница — это та, кого взяли на работу, чьи интеллектуальные способности востребованы… Директор завода потому и смотрел на меня так тогда… Полагал, я — твоя сотрудница — ассистент, видимо, или секретарь… А я ему столько глупостей наговорила…
— Про завод ему тоже рассказала?
— Кому? — она уже и забыла, с чего они начали.
— Р-ринату своему обожаемому.
— Он не мой и… Он и не спрашивал. Да и при чем здесь Ринат? Вопрос был к тебе, — она вздохнула, бессильно опуская плечи. — Я поверила. Я очередной раз поверила, а ты опять, похоже, меня обманул…
— Аня, я не обманывал, я… Анюта, погоди, не надо, — он взял ее за руку, почувствовав, что она опять отгораживается от него, заворачивается в свой спасительный кокон отчуждения. — Просто хотел избавить от лишних переживаний, потому что все равно собирался сделать тебя Избранницей. Всегда относился к тебе… даже не как к Избраннице, как к моей самой дорогой гостье. Разве нет, ребенок? Ну, сама посуди… А документы… да исправил бы я все, и никто бы не узнал. И ты бы не узнала и не плакала лишний раз. Думаешь, мне нравится, когда ты плачешь? Или замерзаешь вот так, леденея от страха и недоверия?
— Что не так с моим контрактом, Аршез? Если я не Избранница, то кто?
Он прижал ее ладонь к своей щеке, чуть подержал, наслаждаясь нежностью ее кожи, пару раз коснулся губами. И признался:
— Никто, Анют. Подарок, игрушка, забава… Они не дали тебе гражданства. Это равнозначно тому, что тебя не признали человеком. Разумным человеком. А неразумных по эту сторону Бездны нет… Тебя нет, малыш. Так же как нет тех, кого привозят сюда для еды. Ни один человек Страны Людей подобных существ видеть не должен. А это значит… та кладовка, цепь — и кухня не твоя, а моя… Смерть неразумных, находящихся в частной собственности, не интересна никому, кроме собственника. Ведь если тебя нет — закону без разницы, жива ты или мертва…
Она тоже не знала — жива она или мертва. Сидела, бездумно разглядывая свои колени. Пока не почувствовала, что ее просто сейчас стошнит.
— Мы можем остановиться? Пожалуйста… Приземлиться… Мне плохо…
— Сейчас.
Он опустился на ближайшую крышу. Она выбралась наружу, упав на четвереньки
— Не все так ужасно, Анют, поверь мне. Главное: ты — моя, и ни за какие правонарушения отобрать у меня тебя нельзя. Нет такого закона, ребенок, что бы я ни сделал.
— А какой закон есть? К чему у них претензии? Ты слишком хорошо со мной обращался?
— Не совсем. Давай обниму, малышка, будет полегче.
Она кивнула, позволив ему притянуть ее к себе, укутать собственной аурой, будто одеялом. Стало действительно легче. Но лишь самую малость. Потому что мир вокруг продолжал рушиться и рассыпаться в пыль. Просто ей удалось уцепиться за опору. Похоже, единственную, что существует в этом безумном мире.
— Как я с тобой обращаюсь — мое дело. Плохо ли, хорошо — имею право. Я обязан лишь не допускать твоего контакта с местным населением. Они не должны тебя видеть, не должны с тобой общаться… Но ведь до тех пор, пока они видят перед собой не тебя, а некую местную деву — мы даже не нарушаем… И, собственно, этим я бы отговорился. На любой дисциплинарной комиссии… Но ему же плевать на дисциплину, комиссии. На законы — как на букву, так и на дух. Ему просто нужен повод. Повод для грязного шантажа!
Лишь по тому, какой злобой полыхнуло от Ара, Аня догадалась, что речь опять о Ринате.
— Ты с ним уже сталкивался? — осторожно уточнила девочка.
— Нет. Прежде у меня не было ничего, что показалось бы ему достаточно привлекательным, — ответ Ар едва ли не выплюнул.
— Да с чего ты вообще взял, что я ему нужна? — недоумевала девочка. — Он просто чиновник. Из этой самой комиссии, видимо. Ему поручили разбираться — вот он и разбирается. Да и то, на вечер все отложил, поскольку у него и поважнее, и поинтереснее дела есть.
— А-ня, — с тоской протянул Аршез. — Ну, какой чиновник? Я ж показал тебе эту писульку. Ты на должность его вообще смотрела, или исключительно имя по буквам перебирала?
— Какой-то куратор.
— Какой-то… Он Верховный куратор, ребенок, Верховный! Наместник Владыки в Стране Людей, первое лицо этого государства, даже местный президент — всего лишь его подчиненный. Кто и что может ему поручить, ты сама подумай?.. Я уж не говорю про то, что проблемы твоего побега или неправильного содержания — это мелкая рутина совершенно не его уровня, он о подобных вещах только в качестве цифр в годовом отчете узнавать должен! А тут примчался сам в несусветную рань, позвал — уже даже в тексте письма шантажируя — не в Управление, а к себе домой… Так что вопросов у него ко мне ровно два, Анют: за сколько я готов уступить ему тебя по-хорошему и понимаю ли, что будет при выборе варианта «по-плохому».
— Нет…
— Да не отдам, не думай даже. Наслышан, что такие уроды с человеческими девами делают. Тебя это зло не коснется. Самое плохое, что он способен мне сделать — запретить нахождение в Стране Людей. Ну и… пусть запрещает, уедем к маме. Не зря же я вас знакомил. Поверь, жить в доме моей матери значительно лучше, чем мечтать о смерти в подвале этого извращенца!
— Но… погоди, перестань. Ты сам ведь сказал, вы незнакомы с ним даже. Так зачем ты себя накручиваешь? Может, он просто ответственность чувствует. Он, все-таки, сам нас принимал, распределял. Списки составлял: кого — куда. Вот и хочет сам разобраться… И никакой он не извращенец, я с ним общалась дважды. Нормальный, интеллигентный… И я ему без надобности, уж за что не волнуйся… Всех, кто был ему интересен, он в собственную машину посадил. Мне в ней места не нашлось.