Операция "Берег"
Шрифт:
Добром вспоминался младший-лейтенант хозяйственник. Хоть и мало кого знал Иванов в том хозяйственном взводе, но по инерции считался «тамошним», оттого на «аккумуляторное» направление по ночам жратву поставляли с особым старанием, да погуще в термос зачерпывали. Подходы к позиции были, чего скрывать, опасными днем, да и ночью ненамного легче.
Иной раз и местная дивизионная газета доставлялась, читали с интересом, но слегка разочаровывались — про дальние новости было мало, а про местную боевую ситуацию передовой «на-аккумуляторной укрепрайон» и так недурно знал. Так что этот призыв-почин «продвигаться на 100 метров каждые сутки!» был, конечно,
Прошел праздник, и после него немцы как дали… увесистым вышел поздравительный подарочек.
Чуялось накануне что-то этакое, поговорили с мужиками. Но у пехоты дело простое — чуешь, не чуешь — сиди, жди, крестись да готовься. В баню сходить и чистое белье надеть никак не выйдет — нет ни того, ни другого. Обдул и обтер товарищ Иванов все свои имеющиеся гранаты, переложил поудобнее, на том праздничная подготовка и закончилась. Ну, прорыли еще один траншейный отнорок, но это уже сугубые будни, каждый день копали.
Основной удар нанесли немцы севернее[3], там прорвали оборону, вышли к реке, были уничтожены, но тут же вновь перли и перли. Хуже всего были немецкие саперы: эти после артобстрела лезли первыми, умело и упорно подрывая остатки стен и завалы, за ними уже шли фрицы-пехотинцы, закреплялись….
Дивизия, полк и собственно «аккумуляторный укрепрайон» держали оборону южнее завода «Лазурь», на который пришелся первый удар немецкого штурма, наверное, потому и продержались первый тяжкий день. Потом немцы чуть перенацелились…
…Вовку-пулеметчика накрыло сразу. Взрыв был мощный, хрен знает, что там такое немцы подвели и заложили, но завалило отрезок траншеи и пулеметное гнездо, похоронило разом бойца и «дегтярев»…
…Стучали, катились гранаты по камням, пыхали, осыпая осколками, беззвучно звеня по стальным балкам — видел это Митрич, но не слышал. Глушануло здорово, автомат колотился в руках, чуть слышно попукивая-поскрипывая, словно детская игрушка-шарманочка. Скрипел сталью зубов боец Иванов, бил короткими и против обыкновения длинными — немцы были рядом, буквально в пяти метрах, «папаша-шпагин» их опрокидывал и валил на бело-красный снежный и пыльный кирпич, добавлял брызг красненького. Немцы упорно вскакивали, являлись серыми щетинистыми чертями снова и снова. А автомат невидимого стрелка лупил почти из-под ног, почти в упор. Выручила тогда узкая лаз-позиция, не зря ее «поджопной монте-кристой» прозвали, пока выковыривали…
… снова крыла артиллерия. Вздрагивала промерзшая земля, заново отогреваясь под разрывами. Молчали, вжимаясь под фундаментную плиту, бойцы. И слух еще не вернулся, и сказать нечего. Хреново без пулемета, совсем уж никак…
… прислали из роты подкрепление. Дошли двое, остальных в разрушенной траншее побило. Да и этих двоих бедолаг в первые минуты следующей атаки немцы положили. Там тоже снайперы имелись, а воевать «на аккумуляторной» — нужно иметь строгий навык. Тут каждый просвет между грудами важен, знать его нужно, чуять.
…— Лезут!
— Щэс, Мытя, щэс, — бормотал Серго, лихорадочно набивая диск.
Тима-саранский, уже дважды раненный, тоже вталкивал непослушными пальцами патрончики в раскрытый диск.
Совпало так — четыре исправных автомата имелись в инструментарии, и все пустые. И выходила натуральная «пятилетка в три года», это же весь план псу под хвост, когда бойцу секунды не хватает.
Выстрел, выстрел, выстрел…
— Хлопцы! — заревел Иванов, ощупью хватая обойму.
С пластинкой удобнее, утапливает большой палец патроны в магазин…
…Не успеть. Рядом немцы. Хрип и вонь чужого пота. Прям аж ноздри внезапно выворачивает, от невыносимой брезги и ненависти.
Вскинулся Серго — ударил ППШ. И в ответ ударили, разглядели бойца…
…снова падают. И немцы, и Серго…
… выстрел, выстрел, выстрел… доводит последний патрон затвор «трехлинейки»…
…стучит автомат на дне траншеи — встать Тимка-саранский уже не может, так и не нужно — уже в траншее немцы — сметает их встречная очередь…
— Мить, возьми, сил нету… — бормочет Тимка.
Иванов подхватывает горячий автомат — диск неполон, пустеет-вылетает вмиг… Немцы за камнями легли, швырнули гранату. Не, оттуда, да лежа, вжавшись, несподручно. А вот туда с полного размаху — будьте любезны — одна «эргэдэшка» ушла, вторую — правее…. осталась «лимонка», но то на закуску. В плен Иванов не собирается, хрен вам — здесь бойца кладите. Хотя вряд ли и брать в плен будут — вон сколько сегодня положили их камрадов «на аккумуляторной»…
Отползают немцы, а может, сдохли все. Нет, один жутко кричит-стонет за камнями, уши уже слышать начинают. В животину, небось, гада хряпнуло…
Серго убит наповал. Автоматных патронов осталась горсть, винтовочных чуть больше. Иванов бережно снаряжает обойму — осталось две пластинки, остальные порастерялись. Вовсе не дело поштучно заряжать…
…Дрожь из рук уходит. Странное дело, пока стрелял — руки как кондуктор сверлильный — миллиметр в миллиметр отрабатывали. Позже нервы пальцы трясут. И с башкой то же самое. А патроны… что патроны… небось немцы принесли нам гостинцев…
…Возвращается Иванов по траншее — мертвяков проверил, гранату зашвырнул с ячейки у смятого бака, стрельнул из немецкой винтовки — обозначил всю ширину вверенной обороны. Пусть там знают, и не возомнят себе…
…— Ты как?
Тимофей-саранский матерным шепотом характеризует свое состояние. Ему худо. И сделать ничего нельзя — бинтами замотан, но ранения серьезные, кровью исходит. Ежели так дело пойдет, скоро товарищ Иванов будет в одну харю гарнизон «на аккумуляторном» обозначать.
…Митрич наблюдает за противником, ругает немецкое оружие, немцев, Гитлера и всю нынешнюю говяную жизнь. Вот что это за финал фильмы? Хрень всякую немцы притащили, гранаты у них полу-деревянные, фляги пустые, автоматов нет. Могли бы пулемет притарабанить, у фрицев же их хватает. Тима-саранский издает чуть слышные звуки — подтверждает. Ему страшно умирать в этой такой знакомой, но не особо уютной траншее. Да и кому бы не страшно? Людям свойственно свой последний миг как-то иначе представлять. Вот если намечтать домашнюю мягкую кровать, себя дряхлого, внуков и правнуков, слезы льющих, горько всхлипывающую жену безутешную, доктора седенького, многознающего и успокоительного. Нет ничего такого. Траншеи, они под иную смерть роются. Собственно, для того траншеи и нужны, чтоб у кого-то в тылу оставался дом и привилегия до старости дожить.