Операция без выстрела
Шрифт:
— И как отнеслись к этому предложению вы и вожаки ЗП УГВР?
— Разумеется, положительно. Ведь представлялась возможность укрепить позиции в глазах разведки и отстранить таких конкурентов, как Бандера, Стецко, Ленкавский.
— Почему выбор пал на вас, Ильчишин?
— Мой шеф по ЗП УГВР Иван Гриньох предложил американской разведке мою кандидатуру, так как я был одним из самых активных участников оппозиции против Бандеры среди оуновской верхушки. К тому же и Гриньох, и американцы знали, что у меня немалый опыт разведывательной работы.
— И вы согласились? — спросил Тарасюк. — Разве вам плохо жилось на американских харчах в Мюнхене?
— Речь не об этом, — вздохнул шпион. — Мой вылет на Украину был прекрасным выходом для оппозиции против Бандеры.
— Любопытно все сложилось, — обратил его внимание следователь. — Раньше вы сами подбирали кадры шпионов для разведки, а тут на тебе — лети, Ильчишин!
— Да, не было
— Вы могли отказаться.
Ильчишин молчал. Тарасюк встал:
— Он не мог отказаться. Он мечтал удачно выполнить задание ЗП УГВР и американской разведки и вернуться на чужбину героем, разбогатеть, стать влиятельным человеком в среде националистов. Но не вышло.
— Прошу учесть только одно: там, на чужбине, советской действительности я не знал.
Полковник Тарасюк усмехнулся:
— Возможно, советской действительности не знал ваш радист Орех, но такие, как вы, были хорошо обо всем информированы. А если бы знали, что придется отвечать за преступления, совершенные перед войной и в послевоенные времена, то полетели бы на Украину?
Ильчишин уставился в пол.
— Вы не поняли вопроса? — спросил Тарасюк.
— Понял. Если говорить по правде, я не рассчитывал попасть к вам живым. В то, что я скажу дальше, вы, наверно, не поверите, но, в самом деле, я не знал правды о событиях в Галиции.
— Вы все прекрасно знали. Удирая с Украины, вы оставляли распоряжения своим подручным убивать, вешать, жечь. С этой целью гитлеровцы вооружали бандитов УПА. Вы причастны к этому?
— Да, причастен, как член центрального провода.
— Итак, вы были за границей, а оуновские головорезы во главе с Шухевичем выполняли указания ЗЧ ОУН и ЗП УГВР на Украине.
— Террор, который навязал нам Бандера, мы осудили. Мы порвали с главным проводником и изменили тактику…
— Разумеется, приспосабливаясь к условиям, вы были вынуждены выхолостить из идеологии национализма откровенно фашистские концепции. На словах вы отказывались от проповеди расизма и антисемитизма, афишировали «ориентацию на собственные силы» вместо бывшей «ориентации на внешние факторы и их помощь». Это давало возможность вашим шефам твердить о якобы «демократизации» национализма. На самом же деле антинародная суть его идеологии и политики оставалась без изменений. Националисты никогда не откажутся от террора.
— Я не могу брать на себя [26] все грехи. Кровь замордованных в результате террора украинцев на руках Бандеры.
— А вы хоть имеете представление, сколько оуновцы убили женщин, детей, ни в чем не повинных стариков? Кого и за что они убивали? — спросил Тарасюк.
— Как вам на это ответить? Я был за границей, но многое знаю со слов Песни да и других участников подполья. Думаю, тут каждый что хотел, то и делал, как говорится, своя рука — владыка…
26
Аттентат — покушение на политической почве (фр.).
— О нет, погодите, Ильчишин. Оуновцы убивали, вешали, жгли, взрывали не своей рукой и не своим умом, а выполняли указания так называемого центрального провода ЗЧ ОУН, в том числе и ваши… Вот почитайте показания так называемого надрайонного проводника ОУН. Читайте вслух.
Ильчишин прочитал:
«У вас в дневнике нашли списки людей, где отмечены выполненные аттентаты?»
Он поднял глаза, делая вид, что ничего не понимает.
— Читайте дальше. Это протокол допроса пойманного нами районного проводника ОУН. Читайте и вы все поймете.
Ильчишин продолжил чтение:
«Весной 1946 года надрайонный проводник ОУИ Непорадный был на совещании в краевом проводе ОУН «Карпаты», где получил указания по проведению аттентатов против учителей, директоров школ, председателей сельских советов, женщин и детей активистов, заведующих сельскими клубами, библиотеками, киномехаников. Выполняя этот приказ, мы повесили директора школы в селе Передаване Крыжаковского Василя Ивановича, директора школы села Топорницы и его жену-учительницу, имен их не припоминаю. В этом же селе убили женщин-активисток Угрин Олену, Баснюк Ганну, Бойчук Тетяну, Панькив Параску. В селе Вербивцы повесили Данилишину Марию, Марчук Олену и ее дочку Марчук Ганну. Ей не было семнадцати лет. В селе Чертовец убили директора детского дома учительницу Марину Найду, в селе Трофановка убили директора школы Мартына Андреевича Опекуна, учительницу Марину Максимчук и пятнадцать сельских активистов. В селе Викто убили директора школы Ивана Григорьевича Диведюка и учителя Петра Ивановича Голика. В селе Раковец повесили заведующую школой Марию Андреевну Щербу, а в селе Трийца
Ильчишин перевел дыхание, вытер платком лицо, попросил воды. Он не выпил, а залпом опорожнил стакан, не спуская глаз с бумаги, которую еще держал в руках.
— Это деяния одной банды, а вот вам другой протокол. Посмотрите, что это было за «освободительное движение» — там, за границей, его так называют. Начинайте с этого абзаца, вслух.
Ильчишин покорно читал:
«Выполняя указания краевого провода, мы провели террористические акты против семей, которые уклонялись от участия в оказании помощи подполью ОУН, против семей тех, кто явился с повинной, а также учителей, председателей и секретарей сельсоветов и жен активистов и их детей, комсомольцев и тех людей, которые сочувствуют Советской власти. В селе Подгорье повесили четырех активистов и расстреляли одиннадцать, в том числе двух учительниц, в селе Луково убили трех братьев — Василя, Герасима и Ивана Степанишиных — за то, что никто из них не захотел пойти в подполье. В селе Раковцы убили трех братьев — Василя, Михаила и Ивана Дудчак, сожгли их хозяйство за то, что все они отказались идти в подполье. В селе Ивановка убили Миколу Ивановича Романишина и Михаила Ивановича Луцив за то, что они убежали из подполья, они до объявления с повинной были в проводе «Пирога». Романишину было 18 лет, а Луциву — 17. В селе Пороги убили учительницу Зинаиду Михайловну Дроздяк и ее дочек Галину и Любу, которые тоже учительствовали в этом селе. В селе Глубокое убили учительницу Ирину Владимировну Ярмолюк, 19 лет. В селе Ляховцы убили учительницу Марию Ивановну Мошак, 23 лет, и Марию Марковну Козак, 25 лет. Там же убили рабочего лесозавода Онуфрия Ивановича Гаврилко и рабочего лесозавода Илью Михайловича Бесараба, 60 лет, и повесили старого деда, звонаря церкви Дмитра Ивановича Терлецкого, 70 лет, за то, что он ударил в колокол, когда мы пришли в село. Его жена Олена, 67 лет, начала очень плакать и кричать на все село. Мы ее расстреляли. В тот же день в селе Ляховцы мы убили 18 или 20 человек, потом переехали в село Космач и убили учительницу, имени ее не помню, а на другой день в селе Грабовцы убили директора школы Федора Кондратьевича Геберштака, ему было 25 лет. В селе Дубровка убили молодую учительницу Катерину Фетисовну Билец. По указанию краевого провода в селе Зеленое «звено» Вовка и Мороза убило Марию Михайловну Андрущенко — она работала директором школы, — комсомолку Ольгу Андреевну Беландюк и комсомолку Анастасию Федоровну Цапель. Она работала в хозяйстве родителей, и ей было, наверное, 17 или 18 лет. Тогда же убили учительницу Марию Ивановну Скрипник, а в селе Лойове — директора школы Бориса Николаевича Пивовара. Через несколько дней в селе Парище убили директора школы Юрка Михайловича Василенко, ему было 25 лет. Когда мы вернулись из этого села и подошли к селу Липиля Горишня, сидели в лесу, то к нам подошла женщина с двумя детьми. Мальчику было лет 10, а девочке, может быть, 6. Женщина говорила, что они пришли собирать ягоды, но мы побоялись, что они могут сообщить о нас, и решили их задушить. Так и было сделано. Через некоторое время в селе Княгиничи мы убили директора школы Панченко и учителя Михаила Кондратьевича Телеко, а еще позже в селе Журив убили директора школы Михаила Трофимовича Косяченко. В селе Чагрин убили Роляка Олексия, его жену и двух маленьких детей за то, что он оставил подполье и пошел с повинной. В селе Пилиповка повесили Катерину Федоровну Лякив, ей было больше 50 лет, за то, что ее сын Микола явился с повинной, сына тоже повесили…»
Ильчишин снова попросил воды. Переводил помутневшие глаза с Тарасюка на Павлюка.
— Хотите еще почитать? — спросил Тарасюк. — Это дела второй банды. А их было… Вот эти тома, что лежат перед вами, рассказывают о вашем оуновском «освободительном движении».
— Если можно, я попросил бы больше не читать.
— Хорошо, — согласился Тарасюк. — Но скажите, разве без этого вы, член центрального провода, не знали о массовых убийствах?