Операция без выстрела

Орленко Владимир Григорьевич

— Снился мне тот петух, — зевая, промолвил Ильчишин. Он встал и, разминая ноги, прошелся по колыбе. — Так что, не будет нынче завтрака?

— Видать, не будет, — пожал плечами Микола. — Може, пойдем в лес и там дождемся связного?

— Айда. Подкормимся хоть ягодами. Я совсем ослабел от голода, друже.

Настоянные на солнце и росах, ягоды были сладкими и усиливали жажду. Нестерпимо захотелось пить. Ильчишин вспомнил, как вчера к вечеру они спустились в лощинку, где пробивался холодный ключ, как алчно припали к студеной воде.

Теперь он много бы отдал за глоток воды чистой, как горный хрусталь!

Вдали была видна полонинская кошара. Гуцулы в пестрой одежде возились у костра. Издали они выглядели игрушечными человечками. На зеленом лугу паслись овцы.

Какое-то время Ильчишин молчал, присматриваясь к жизни полонины, к костру и овчарам, которые подбрасывали в огонь сухие дрова и свежий лапник, к синему дыму, что пересекал полосу лесов и стелился по далеким голубым верхам.

— Может, пошлем на полонину Бегунца, пусть принесет харчей и воды? — не выдержал эмиссар.

— Это опасно, — возразил Мамчур. — Лучше дождемся связного.

Ильчишин возмутился:

— Чего ты боишься людей! Ну, скажи, Микола, что эти овчары могут нам сделать? Местные проводники просто запуганы. Верю, были отдельные случаи, но надеюсь, дела наши не такие уж скверные?

— Так считают только за границей, — перебил Мамчур. — Они плохо знают этих людей. Мы же на собственной шкуре ощутили их «доброжелательность». Ой, друже, бывают такие случаи, что лучше о них не вспоминать. Гуцулы просто ненавидят нас.

— И эти тоже? — эмиссар показал глазами на полонину.

— Может, я немного преувеличиваю, но уверен в одном: без помощи местных жителей органы не обходятся.

Ильчишин передернул плечами, что-то буркнул и отвернулся. Он долго лежал в траве с закрытыми глазами.

Повернуло за полдень, солнце зажгло травы зеленым огнем, бросило тень от туч на ближние холмы, а связного все не было.

Орех и Бегунец молчали, лежа в траве, делали вид, что спят. Орех даже закрыл глаза.

Ильчишин снова заговорил:

— А что, если никто не явится? — еле шевеля пересохшими губами, спросил он.

— Найдем какой-нибудь выход, друже проводник. В конце концов все эти годы мы здесь не в куклы играли, знаем, что все не так просто в подполье, как думают за границей.

— Ну, не сердись, — примирительно сказал эмиссар. — Я очень рад, что ведет меня в краевой провод такой опытный конспиратор. Одна беда, есть очень хочется. А знаешь, мы должны были встретиться раньше, еще в сорок пятом, когда ты вместе с Горлорезом, Чернотой и Сокирой пробирался на Запад. Но тогда обстоятельства сложились неблагоприятно: Чернота погиб, унес с собой на тот свет пароли, да и Скоропадский вместе с Мартой уехали из Берлина. Как знать, может, это и к лучшему, что так все сложилось? Ты вернулся в подполье и хороши послужил Украине. Быть тебе проводником. Об этом я сам позабочусь.

Микола слушал Ильчишина, а сам поглядывал на стежку — не идет ли связной.

Тот

явился ровно в четыре.

— Знакомьтесь, это друг Дорко, — отрекомендовал Микола крепкого парня в пестром киптарике и гуцульском капелюхе.

— Сразу видать, свой человек, — усмехнулся связной, увидев в руках эмиссара бесшумный автомат. — Да о чем запечалились-то, друже?

— Голодные мы, милый Дорко. А камни грызть не будешь и дерево нам не по вкусу. Тебя с харчами ждали. Развязывай-ка свою торбу!

— Я ничего не взял, — пожал плечами юноша. — А в колыбе чего ж не поели?

— Там не было еды, — вмешался Мамчур.

— Да как же! — воскликнул связной. — Брат при мне положил. Наверное, рыси сожрали, черт бы их побрал! Ну ничего, потерпите трохи. Поедим уж на месте.

— Э нет, — запротестовал Ильчишин. — Так не годится. Какое это путешествие, когда голод в глазах светится? Сбегай-ка, друже, на полонину и принеси чего-нибудь перекусить.

— Это только сдается, что до полонины близко, — молвил гуцул. — Гора крутая. Пока вернусь, не один час пролетит. А пора двигаться. Такой приказ имею. Если выступим засветло, быстрей до места доберемся.

— Может, и вправду, заскочим на полонину, но гуртом? Все равно надо с горы спускаться. Как думаешь, Дорко? — спросил Мамчур. — А потом пойдем в лес.

— Да, да, — подхватил Ильчишин, с благодарностью поглядывая на Миколу.

— Ну, пусть так, — согласился наконец связной. — Обходитесь только с ними по-доброму, чтобы овчары не поняли, кто вы такие.

Пока спустились с горы, солнце уже цеплялось за верхушки сосен, бросая на путников косые лучи. В непроглядных лесах ветер шумел, как морские волны.

Остановились.

— Я буду караулить, ведь я не голодный, — сказал гуцул и сел на траву. — Амуницию и оружие оставьте тут да идите с богом. Пускай себе думают, что вы лесорубы. Чуешь, Микола, так и скажи хозяину, они хорошо угостят.

Полонина расстилалась ковром. Мягкая трава скрадывала шаги, и группа двигалась медленно серой тучкой на фоне ярко-зеленых лугов. На пушистой мураве четверка чуть передохнула и двинулась дальше уже веселее, предвкушая близкое угощение.

— Дай боже здоровья!

— Доброго здоровья и вам! — ответил старший. — Издалека будете?

— А вон за старым дубом лес валим. Харчи кончились, а запасов не сделали. Не дадите ли пообедать? Мы вас отблагодарим, поможем как-нибудь.

Гуцул ласково улыбнулся в черные усы и позвал приземистого мужика в вышитой сорочке.

— Накорми, Петро, людей, а я в кошару пойду. Скоро овец доить, так и ты не задерживайся.

— Варите кулеш, хлопцы, — распорядился Петро. Кто-то из гуцулов подвесил над костром казан, раздул угли. Когда вода закипела, в нее засыпали кукурузной муки, и скоро пар смешался с запахом дыма. Принесли кадушечку с брынзой, ведро жентицы — сыворотки из овечьего молока, горшки. На столе появились миски.