Операция «Феникс»
Шрифт:
Но и на границе всё обошлось благополучно. По прибытии в Москву тоже ничего не произошло. Полонски-Кушниц поселился в новом здании гостиницы «Националь», без особой необходимости старался не покидать номера. Ему всё казалось, что на улице он обязательно натолкнётся на знакомого настоящего Кушница, растеряется и наведёт на себя подозрение.
Первые дни в Москве Полонски-Кушницу казалось, что он живёт в странном, нереальном мире. Далёкий, чужой, враждебный для него город, ни одного знакомого лица. Странно, что столько лет он готовился к этой миссии, и всё равно она застала его
Полонски-Кушниц немного успокоился, когда оформление на работу в СЭВ тоже прошло благополучно. «Значит, действительно никто не догадывается о замене оригинала двойником», — подумал он.
Но чувство напряжённости не покидало его. Ведь ему предстояла ещё одна важная и опасная операция — выход на связь с Рудником.
Кто знает, может, Рудник уже давно арестован, и он, Полонски, угодит в засаду? Может быть, агент отказался от сотрудничества. Неуверенность в своих силах не покидала его. Да и потом он опасался Рудника: как бы он не сделал опрометчивого шага!
Вскоре Полонски-Кушница поселили в большом доме на Кутузовском проспекте, где жило много иностранцев. Вот здесь Полонски впервые увидел своего агента, когда вечером он привёз с работы Штрассера. Оказалось, что он живёт в соседнем подъезде. Кушниц несколько успокоился. Надо было найти хороший предлог для встречи с ним наедине.
Сегодня на приёме такой предлог был найден.
…Возвращались с приёма в той же «Волге», когда вспыхнули уличные фонари.
— Ну, как ваши зубы, молодой человек? — Штрассер говорил с сильным акцентом.
— О, благодарю вас. Всё в порядке. Анальгин — прекрасное средство. Мне посоветовал Пауль.
— О, Пауль, как говорят русские… — толковый малый.
Все засмеялись. И польщённый Рудник тоже.
Штрассер, добродушный толстяк, в прошлом офицер танковой роты в корпусе Роммеля. Из Африки он вывез астму и ненависть к гитлеризму. После госпиталя его направили на Восточный фронт. Под Минском Штрассер сдался в плен и стал активным участником антифашистского движения, а после войны — членом Социалистической единой партии Германии.
В Москве Штрассер жил уже семь лет. Охотнее всего он говорил о своих девочках-близнецах. И ещё о театре. Штрассер не пропускал ни одной премьеры. В московских театрах у него было много друзей и знакомых.
— О, я давно хотел побывать во МХАТе, — сказал Штрассеру Кушниц, когда их познакомили на приёме в посольстве ГДР.
— Это нетрудно сделать. Я иду в пятницу. Если вы свободны…
Кушниц был свободен. В ближайшие вечера он прочитал несколько монографий по театру. Когда в пятницу они отправились на премьеру, им со Штрассером нашлось о чём поговорить. Они стали друзьями. Штрассер с удовольствием приглашал Кушница домой. Они пили чай и говорили о театре. Вернее, говорил Штрассер, а Ганс слушал. Он надеялся, что со временем станет своим человеком в доме Штрассера и сможет спокойно, не таясь, видеться с Рудником. Такие встречи особенно были ему необходимы в экстренных случаях.
Ганс Кушниц разработал целый план, который подробно рассматривал даже такие мелочи: что Рудник должен говорить в первый вечер знакомства, что в последующие дни, как ему,
Рудник каждый вечер около шести часов подворачивал к высокому сероватому зданию с мраморным цоколем и зашторенными окнами. В начале седьмого высокие тяжёлые двери из морского дуба распахивались: из них выплёскивался густой, гомонящий, торопливый человеческий поток. Он тёк по асфальтированной аллее между шеренгами лип, затем дробился на ручьи и ручейки и, словно у каменистого порога, бурлил у троллейбусной остановки.
Рудник ставил машину у обочины, не напротив института, а за квартал от него, и, поигрывая ключами от машины, шёл к троллейбусной остановке, всматриваясь в лица людей. Они с Кушницем решили единодушно: она должна быть не очень молода, безусловно, одинока и, желательно, недурна собой.
— Вы должны сказать, — наставлял Кушниц, — что это ваша личная машина. Женщины в возрасте обычно любят солидных людей.
— Ну а вдруг она меня уличит? Насчёт машины?
— Что значит уличит? Искусство обманывать есть альфа и омега нашего ремесла. Уличит! — фыркнул Кушниц. — За то вам и деньги платят, чтобы не уличили…
Рудник обиделся. Сердито посмотрел на своего собеседника: этот пижон из-за кордона его раздражал своим апломбом. Но всё же смолчал. Единственно, чему он обучился в жизни, — покоряться тем, кто выше рангом и сильнее.
К зданию института он подъезжал много раз, пока не остановил свой выбор на женщине, которая соответствовала избранному ими типу. Ей было под сорок, невысокого роста, в платье, усеянном крупными ромашками, в белых босоножках, аккуратно причёсанная, будто бы только от парикмахера. «Так тщательно в этом возрасте следят за собой только одинокие женщины», — отметил про себя Рудник. На её лице не было той будничной озабоченности, которую он читал на лицах многих».
Обычно она садилась в троллейбус и тут же раскрывала книгу. И Рудник представлял себе, как приходит она в свою однокомнатную квартиру, готовит нехитрый ужин (небось на ночь пьёт кефир) и усаживается в кресло перед телевизором. Возможно, часами судачит по телефону. Наверняка была замужем и хотела бы выйти ещё раз, но боится нарушить привычный уют и размеренность быта.
Но в этот вечер она торопилась. Металась в поисках такси. Рудник кинулся к машине и быстро, как только мог, притормозил у обочины рядом с ней.
— Вам куда? — Он постарался, чтобы его голос звучал безразлично.
— В Тушино. Я заплачу, — сразу же добавила она, явно боясь, что он откажется ехать так далеко.
— Надо же, — усмехнулся Рудник, — нам по пути. — Он открыл дверцу заднего сиденья.
Рудник вёл машину как бог. По дороге выяснилось, что едет она в гости, на новоселье к подруге, что сама живёт в центре, что она просто не представляет, как можно жить в таком отдалённом районе.