Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Егор спустился по лестнице и стал смотреть на асфальте — не осталось ли следов от «Мерседеса». Потом увидел тряпку — кусок замши, которым водитель протирал стекло. Егор на всякий случай взял тряпку и сунул в карман куртки. Никаких следов на мокром асфальте, конечно же, не осталось.
Тогда Егор поднялся снова к ее квартире. Он позвонил. Мать не скрывала недовольства.
— Простите, — сказал Егор, — я только один вопрос хотел задать. Ей не звонили перед уходом?
— Звонили, — ответила ее мать. —
— Почему странно?
— Потому что это был междугородный звонок.
— Спасибо, — сказал Егор. — А что она сказала?
— Что сказала? Ничего не сказала. Да отстань ты от меня, привязался со своими звонками. Лучше за ней беги.
— Я и бегу, — сказал Егор. — Только сначала ее надо найти.
— Найдется.
— Вы хотите сказать, что она взяла трубку и молчала?
— Нет, алекала. Раза три алекнула, а потом сказала, что опять не туда попали.
Только спустившись вниз, Егор понял, что мать сказала правду: у сотки звонок как у междугородки. Правильно, ей звонили от «Мерседеса», проверяли, дома ли она.
Егор понимал, что Люську похитили. Как в боевике. Похитители на «Мерседесе» — не на «Москвиче» же похищать. Какой-то безумный азербайджанец влюбился в нее и решил умыкнуть. И может быть, Люська сама об этом знала и даже участвовала в похищении, а он появился как гром с ясного неба? Может, она даже хотела ему показать, какие у нее крутые друзья. С девушками это бывает — они теряют осторожность.
Почему-то Егор совершенно не связывал исчезновение Люськи с тем миром. Там были велосипедисты на разных колесах, там были призраки и костры для людей, но там не было «Мерседесов».
Он позвонил Люське вечером, попозже. Хоть он себя и успокаивал, что люди так вот не исчезают, но не переставал волноваться, а главное — ревновать.
Мать подошла к телефону.
— Все в порядке, — сказала она, — нашлась твоя Люська. Записку прислала. За город поехала к своим друзьям.
Мать говорила с каким-то торжеством, будто хвасталась друзьями дочери перед Егором.
— Какая записка? — спросил Егор. — По почте?
— Не важно, — сказала мать. — Поздно уже, нормальные люди спать идут.
— А Люся?
— Люся, я так думаю, уже спит. И нас с тобой не спросила.
«Ну и ладно, — сказал себе Егор. — Хватит с меня этой истории. Ну, встретились, погуляли вечер, а человек между тем имеет собственную жизнь».
Ночью Егор спал плохо, просыпался, его подсознание не хотело верить в хороший конец истории. Ему снилось, что он бежит куда-то, хочет спасти Люську и все опаздывает.
И с утра, это уже было в субботу, он снова поехал к ней домой.
Увидев его, мать чуть снова не захлопнула дверь.
— Нам еще Робин Гуда не хватало!
Она была в халате, копна волос сдвинута набок. Она все норовила поставить прическу, укрепленную
— Простите, — сказал Егор, — но я хочу увидеть записку.
— Уходи.
— Я боюсь, как бы чего не случилось.
— Я же сказала!
Он стоял, войдя до половины в дверь, и вытолкнуть его не удавалось.
— Черт с тобой, — сказала мать и пошла по коридору. У двери в комнату она остановилась и приказала: — А ты не входи. Нечего тебе у нас делать.
Егор стоял и ждал. В квартире пахло вчерашним табачным дымом и вчерашней пьянкой. Ему всегда было жалко Люську, которой приходится здесь жить.
Мать с кем-то говорила. Отвечал сонный мужской голос. Потом она вышла, держа записку, как денежку нищему.
— Спасибо, — сказал Егор.
— Ты куда? — спросила мать.
Но он быстро вышел из квартиры и побежал вниз по лестнице. Он боялся расстаться с запиской.
Мать перегнулась через перила лестницы и кричала:
— Ты больше не приходи, слышь, не приходи!
Записка была написана на листке, вырванном из блокнота с листами на пружинке. Хорошая бумага. Как называются такие блокноты? Органайзеры! Почерк был обыкновенный.
«Евдокия! Главное, не беспокойся. Обычная история. Ребята позвали на дачу. Сообщить было некогда. Поехали на машине. А если не приеду на неделе, сообщу по телефону. И не беспокойся.
Надо спросить, почему мать Люськи решила, что записка написана ее дочерью. Записка странная. Ну ладно — ведь не убьет же мать его по телефону.
— Это снова я, — заговорил Егор быстро, чтобы мать не успела повесить трубку. — Почему она вас Евдокией называет?
— А как же ей меня называть? — ответила мать. — Меня так зовут. Меня Евдокией крестили. Это уж потом я стала себя Еленой называть, потому что имя Дуся меня не устраивает!
— Значит, мало кто знает…
— Зачем знать? — Мать задумалась. Наверное, она опохмелилась и уже не так злобилась. — Я думаю, она хотела показать, что сама писала. Понимаешь, как условный знак. Кто еще знает, что меня Евдокией зовут? Я прочту записку и пойму — это она писала.
— А разве вы почерка не знаете?
— Почерк! Почерк подделать можно. У девчонок у всех одинаковый почерк. А я сразу поняла, что Люська писала. Я бы от чужого и денег не взяла.
— Какие деньги?
— А никакие! Знаешь что, студент, ты в чужие дела не суйся, а то тебя быстро окоротят.
— Он вам привез деньги?
— Люська мне передала. Стипендию. Она стипендию получила и мне передала. Ясное дело — не чужие! Вместе живем.
— А кто их привез?
— Этот… кто надо, тот и привез!