Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Реакции не последовало.
— Просто не знаю, нужны ли ей деньги. А то бы я еще задержала.
— Не нужны ей, — вырвалось у Евдокии, и она тут же пожалела об оговорке. — Но ты их мне оставь, я ей передам.
— А почему вы думаете, что деньги ей не нужны?
— Потому что…
Ну давай, давай, должна же ты когда-нибудь сказать правду! Ты же переживаешь, ты же не совсем бессердечная, у тебя дочка пропала. Ты хочешь мне все рассказать!
Я глядел на нее в упор и гипнотизировал ее. Если я могу
— Даже и не знаю, что тебе сказать, — вздохнула Евдокия. — Ты деньги-то оставь… целее будут.
Я понял, что о деньгах мать не забудет. Я достал бумажку — она вызвала у матери разочарование. Видно, она хотела бы получить больше. Но подарок — всегда подарок. Даже небольшой.
— В самом деле что-то случилось? — спросила Дашенька.
— Уехала она… не видела я их даже. Но Егор, парень из того дома, она с ним ходит, худой такой, длинный, он говорит, что ее ждал «Мерседес».
Разве Егор говорил ей об этом? Впрочем, сейчас не важно. Главное, не прекращать давления.
— А потом этот парень принес записку?
— Принес, только кто принес — не знаю. Может, другой принес, мало ли их — записки носят!
Она была права — теперь все носят записки. Куда ни поглядишь, кто-нибудь записку несет.
Но я не стал перебивать женщину.
— А как он выглядел? — спросила Дашенька, хотя Дашеньку это не должно было касаться.
— Как он выглядел? Да как все теперь выглядят. Плащ такой длинный, почти до земли, косая сажень в плечах, только плечи ватные.
Евдокия засмеялась, и, пока она не повеселилась вволю, пришлось покорно ждать.
— И в шляпе! Представляешь себе, в черной шляпе!
— А лицо какое?
— Какое лицо? Лицо с усами. С черными усами, как у Гитлера, только длиннее.
— Азербайджанец?
— Нет, не черный, наш. Может, украинец. И хакает. Она и сама хакала по-южному, но за собой, видно, не замечала.
— Ну какие-нибудь приметы у того человека были? Может, шрам или одного глаза не хватало?
Дашенька засмеялась. Хотя чего тут смешного?
— Глаза на месте, шрамов нет, только зубы золотые — резцы с обеих сторон, наверное, не москвич, москвичи золотых зубов спереди не ставят, правда?
— Молодой?
— Молодой, молодой, только если ты, девушка, думаешь, что это и есть Люськин хахаль, то ошибаешься. И по той причине, что он как будто приказ выполнял. Только что расписку у меня не потребовал.
— А где эта записка? — спросила Дашенька. — Ее можно увидеть?
— Где записка? А бог ее знает где… Куда-то сунула, на что мне ее держать?
— А что было в записке?
— А тебе зачем знать? — спохватилась Евдокия. — Тебе-то какое дело до чужих записок?
— Ну вы же понимаете, — обиделась
— Какая еще стипендия! — возмутилась Евдокия. — Тут большими деньгами пахнет. И, ох, боюсь я…
Наконец-то она произнесла нормальные слова.
И тогда плюхнулась на Люськин диванчик и заревела.
— И не нужны мне ихние деньги! Неужели мне не понятно? Это деньги откупные! Они у меня ее купить хотят! Может, и в живых ее нету!
Откуда-то из-за пазухи Евдокия вытащила пачку долларов — толстую пачку, стала размахивать ею, но так, чтобы я их не перехватил.
— Я к окну потом подбежала — он в машину садится!
— В «Мерседес»? — заинтересовалась Дашенька.
— Какой еще «Мерседес», бери выше — джип «широкий»!
Я сразу сообразил, что имелся в виду джип «Чероки». Великорусскому языку и «чероки» по плечу.
Больше мне ничего не удалось узнать. Но, по крайней мере, есть джип, есть портрет одного из членов этой компании.
— На словах он ничего не передавал? — спросил я.
— На словах? Конечно же, конечно! Я спросила, как она себя чувствует, — ведь я мать, а не дерьмо собачье!
Дашенька наклонила голову, чтобы не улыбнуться этому трагическому сравнению.
— Я спросила, а он говорит: «Как сыр в масле, мамаша!» Так и сказал. И ушел. Я еще вслед спросила, далеко ли она от Москвы? А он, не оборачиваясь, так хмыкнул и говорит: «А вы с чего решили?» Вот и все.
— Ну, я пошла, — сказала Дашенька. — Я вам позвоню в понедельник, узнаю, придет ли она на контрольную.
— Да что ты с этой контрольной привязалась! — рассердилась Евдокия, провожая гостью.
Теперь можно было ехать в ГАИ.
Подполковнику уже позвонили.
Я прошел к нему в кабинет в скучном доме на Садовом кольце. У него лежала на столе распечатка из компьютера.
— Вам ведь человеческая информация нужна? — спросил подполковник.
У него был вид взяточника и пройдохи. Это ничего не означало. С другой внешностью в ГАИ выживают лишь жулики.
— Да, расскажите, что вам известно.
— Вот именно. Когда нужно — бегут ко мне: Сергей Сергеич, помогите! А как фельетоны писать, то я выгляжу черт знает каким вымогателем.
Может, он думает, что я из газеты? Я не стал спорить — у Калерии и нашего института свои линии связи со всеми, кто может пригодиться.
— Синий «Мерседес» с номером, который вы мне частично передали, зарегистрирован на имя Малкина. Вениамина Малкина. Это вам что-нибудь говорит?
— Он однофамилец певца?
— Это и есть певец, так называемый тяжелый рок. Знаешь? Вот подрастут у тебя детишки, тогда узнаешь, что такое тяжелый рок. Ты женат?