Операция «Химера»
Шрифт:
Но он и так уже видел глазами Ерика кошмарную образину на месте миловидного личика.
Русалка. Или ундина — экспертиза покажет. Может, вообще, сильфида или какая–то из производных. Мутант, попросту.
За спиной у Роя раздался негромкий кашель. Кто–то задыхался, бессильно пытаясь ухватить хотя бы еще один глоток воздуха.
— Мамочка! — еще отчаяннее крикнула Ада.
Сорвалась, наконец, с места и кинулась прямо на Роя.
Удлинившиеся пальцы прорезались когтями, острыми, как рыбьи кости. Между ними четко обозначились перепонки.
Рой инстинктивно
В ушах больше не свистело и не пищало — рев, схожий с ревом урагана, рвал барабанные перепонки. И звук шел вовсе не от Ады: световая стена буквально крошилась на глазах, обваливаясь целыми пластами. Сквозь ширящиеся дыры медленно продавливался мрак, еще более густой, чем абсолютно черные тени.
— Моё, — дохнуло из прорех. — Моё-о!
В мысли пригнувшемуся как против ветра Рою влетела передача от напарника: огромное, магическое, смертельно опасное. Поддерживающий визуальный образ рисовал нечто настолько древнее, что оно стало абсолютно чуждо здешнему миру. Какому–никакому определению поддавался лишь бесцветно–белый нижний участок, слегка напоминающий брюхо снулой рыбы.
— Защита! — вскинулась Ада, но тут же вернулась к Вере Дмитриевне и затормошила ее за плечи: — Мамочка! — в голос зарыдала она. — Мамочка–мамочка–мамочка!
Рой, в принципе, и так уже примерно понял, что сейчас в приоритете:
— Держи меня, — мысленно приказал он напарнику. И полез черпать силы.
Силы тут требовалось немало, поэтому размениваться на мелочи он не стал — сразу обратился к самому мерзкому и жуткому, что мог вспомнить за свою жизнь. Потому что как еще достучаться до подсознания, чтобы по–быстрому и наверняка? А только запускать щуп в свой самый большой кошмар. Не зря же ему раз за разом подкидывает в сны одни и те же образы — наверное, что–то сказать хочет.
А связь всегда работает в обе стороны, даже если задумывается как сугубо односторонняя.
С сараем Рой заморачиваться не решился, слишком уж актуально после совсем недавнего напоминания. Сразу возвел вокруг себя схематично–деревянные стены вполне крепкого домика. Окно оставил одно–единственное, к нему же подвинул кровать. Сам взгромоздился сверху, словно собираясь сладко выспаться, одновременно как бы нехотя поглядывая в темноту, окружившую дом.
Вокруг все затихло. Остался только Рой, готовящийся ко сну, да одинокое одноэтажное строение во мраке, изнутри неярко освещенное сиротливой лампочкой под потолком.
К сожалению, лампочку тоже пришлось выключить — спать он все–таки собрался, или где?
В домике против его воли стало прохладно — точь–в–точь, как обычной ночью, когда лето уже на исходе, и солнце не успевает за день хорошо прогреть землю. Бревенчатые стены обрели структуру и глубину. Между стыками даже проступил мох, добросовестно заколоченный тонкими узкими рейками. Обычная практика для здешних мест.
Глаза уже немного привыкли к темноте, и застекленное окно послушно отражало все движения Роя, медленно и нехотя шевелящегося на кровати. Он не хотел смотреть наружу. Абсолютно не собирался — там ведь
В черной глубине стекла обрисовался бледный овал его собственного лица. Ничего больше, только глухая неспокойная тишина.
Рой с облегчением выдохнул.
Машинально глянул дальше, за хлипкую преграду стекла, чуть наклонился и всмотрелся внимательнее… Прямо в темные провалы чужих глаз.
Там, за окном, его уже ждали, бесформенный ужас заглядывал с другой стороны, усыпляя бдительность, повторяя движения. Но не только не отпрянул, как положено отражению, а приблизился еще плотнее.
Под коленом спружинила кровать: Рой без подготовки резко выбросил кулак, целя четко в переносицу. Коротко звякнув, стекло разлетелось узкими осколками. Все еще не дыша от приступа парализующего страха, Рой подался вперед, и вывалился в окно, успев все–таки обхватить, вцепиться обеими руками в белесое и жуткое.
Снова навалился рев, кажется, ужас пытался пересилить и взобраться сверху, подмять, погрести под собой. Но его толкали и толкали, то с одной стороны, то с другой. Рой чувствовал, что больше не один, и даже этого небольшого ощущения хватало, чтобы не дать поглотить себя панике.
Присутствие напарника лучше любых якорей напоминало о настоящей цели.
Напитавшийся эмоцией — кто сказал, что страх и ужас не одни из самых сильных доступных ощущений? — он открылся до самого нутра, вбирая чуть ли не больше положенного, столько, сколько мог удержать, и еще немного больше. Излишки привычно принял на себя Ерик, уже и так почти прибитый тяжестью к земле.
Выстроенный в сознании дом разметало в щепки. Рой встал, проламываясь сквозь реальности, и выпрямился в настоящее.
— Моё–о–о, — тупо ревело с перемычки.
Налившийся ослепительным светом барьер еще стоял, но теперь напоминал не сияющую стену, а неровно сплетенную сеть с заплатками разного оттенка глухой серости. От чуть менее белого до почти полной и непроглядной тьмы.
Рой не видел, в основном полагался на Ерика. Тот, все еще не в состоянии взлететь даже до плеча, но упорно не скидывающий необходимые излишки силы, смотрел и транслировал, как древнее и чуждое все больше продавливается сквозь барьер, слишком сильно натягивая нити, истончая их до почти полного исчезновения. Мелькнула мысль, что драгоценная сетка Марь Филипповны все–таки нашлась. И вовсе не браконьеры на нее нацеливались, а здешние хранители.
Только теперь, если порвется хоть одна ячейка, удерживать придется уже вручную. А энергии выделится столько, что хватит весь вверенный участок в космос запустить. До луны не долетят, конечно, но на орбиту точно выйдут.
— Мама! — рыдало позади, за гранью восприятия. — Мамочка! Нет, нет, пожалуйста, нет!
Не давая себе осознать, даже задуматься не позволив, Рой стянул все набранное в один пучок — увесистый получился, двумя руками держать — сверху накинул петлю, пропущенную через Ерика, и с усилием перетянул. Получившийся сноп расправил, выцелив крайние из доступных древнему участки, и принялся докачивать остатки.