Операция Наследник, или К месту службы в кандалах
Шрифт:
— Стой! — Продеус догнал Артемия Ивановича и изменил его курс на 90 градусов. Теперь они бежали вдоль берега прямо к Свято-Троицкому кладбищу, где среди склепов и крестов легче было схорониться. Перекинув Владимирова через канаву и ограду и перебравшись сам, Продеус доволок Артемия Ивановича до середины кладбища, до деревянной кладбищенской церкви Св. Лазаря, и в изнеможении рухнул на могильную плиту, надпись на которой извещала, что она принадлежала некоей баронессе Ольге Георгиевне Сталь фон Гольштейн.
— Я больше не могу, — простонал Продеус, держась за
— Чего это ты такой малохольный? — спросил Артемий Иванович, у которого при виде мучений бывшего околоточного надзирателя открылось второе дыхание. — Подожди меня здесь.
Он понимал, что полиция настигнет их раньше, чем спасительная темнота окончательно накроет землю. И он направился к каменной приходской Свято-Троицкой церкви за деревьями в примыкавшем к торговым баням и каменным оранжереям принца Ольденбургского углу кладбища. В эту церковь в свое время он удачно отнес десятую часть выданных ему на ее восстановление денег. Священник, измученный ревностью костлявый мужчина с острым длинным носом, спутанной черной бородой и густыми черными бровями, в это время сидел у себя в доме позади церкви и при свете керосиновой лампы с розовым абажуром пил чай из самовара с баранками и вареньем. Рядом с ним по одну руку восседала его дочь, перезрелая румяная особа из тех, кого называют кровь с молоком, пухлыми ручками макая баранки в варенье, а по другую — такая же пухлая попадья, раздобревшая на мучном, которая макала баранки в чай, причитая, что у нее совсем уже зубов не осталось.
— Батюшка, спаси, ради Бога! — ворвался к священнику Артемий Иванович и с разбега грянулся на колени, едва не своротив на лету стол. — Преследуют меня, окаянные! Пропаду ни за грош! Я же вам помогал, я же не сказал Стельмаху ни о чем!
Все трое сидевших за столом замерли, ошарашено разглядывая покрытую тиной, ряской и грязью фигуру.
— Ах, это ты, сын мой! — узнал его священник. — Ну что ж, долг платежом красен. Мелания, — обратился он к своей дочери, — отведи этого господина к себе в спальню и раздевайся.
— Батюшка! — всплеснула поповна мягкими розовыми ручками, покрываясь пунцовым румянцем и роняя баранку в варенье.
— Делай что сказано. Спрячешь его под кровать, а сама ляжешь в постель и скажешься больной.
— Лгать грешно, батюшка, — сердито сказала попадья.
— Благословясь, не грех. Было б грешно, матушка, так чай пили бы пустой и без бубликов! — заявил священник и встал, поддернув рясу.
— Только я не один, — сказал Артемий Иванович, поднимаясь с пола. — Там еще один на кладбище, его тоже надо бы припрятать.
— Ну вот что, матушка, приведи этого человека в дом и спрячь в погребе. Там хоть и вода, зато не найдут.
— Может, мне тоже раздеться? — поддела мужа попадья.
— Еще чего удумала, старая ведьма! — взбеленился поп и, схватив ухват, замахнулся на жену. — Я сам за ним схожу.
— Идемте, идемте скорее, — сказала поповна и, взяв Артемия Ивановича за руку, увлекла в свою спаленку. Из столовой раздалось несколько глухих ударов ухватом по попадье, затем хлопнула дверь — это поп отправился
Спаленка поповны была крохотной и уютной. В красном углу висел киот с образом Богоматери, теплилась лампадка, а прямо в изголовье большой кровати к стене была приклеена раскрашенная от руки самой поповной литография, на которой кавалер целовался с барышней. Кровать была железной, с пружинами, поверх которых была постелена толстая пуховая перина.
— Лезьте под кровать, — велела поповна и Артемий Иванович покорно встал на четвереньки. Под кроватью было мало места и когда он наполовину втиснул под нее переднюю часть своего тела, его филейная часть застряла, оставив ноги снаружи.
— Так вас видать, — сообщила поповна и ушла в столовую, откуда вернулась с ухватом. Ухват оказался действенным средством и сообщил Артемию Ивановичу необходимую ловкость и пронырливость. Поставив ухват рядом с кроватью, поповна стала быстро раздеваться, тем более что раздался стук в дверь и в столовой зазвучали чужие мужские голоса. Артемий Иванович видел из своего убежища, как упала на пол юбка, за ней другая, кружевная, как полная белая рука поповны подобрала их, затем перед его носом мелькнули розовые девичьи пятки и неимоверная тяжесть тела поповской дочки в тот же миг сквозь пружины кровати распластала его по полу, словно камень — святого Артемия Великомученика.
— А здесь у вас кто? — спросил исправник, открыв дверь в спаленку поповны.
— Дочка тут у меня хворает, — сказал священник.
Артемий Иванович почувствовал, что он не может даже вздохнуть, он попытался немного приподнять поповну спиной и задом, чтобы хотя бы на миг освободить свои легкие для вдоха, и изумленный исправник Колмаков увидел, как кровать с поповской дочкой перед его глазами закачалась вдруг, словно лодочка на волнах. От испуга кровь у поповны отлила от лица и она вмиг стала бледна как смерть.
— Что это с кроватью? — недоумевающе тряхнул головой исправник Колмаков, словно сбрасывая с глаз наваждение.
— Лихоманка замучила, — нашелся батюшка. — Уж третью неделю так и колотит, так и корежит.
— Эка как ее трясет, — пожалел девушку исправник. — А она не заразна?
— Да кто ж ее знает, — пожал плечами поп. — У меня жена уже третий год на мужиков бросается, а какие тут мужики, прости Господи, когда кругом одни покойнички. Тож не ведаю, может, она заразу подхватила какую, а может, бес блудный напал…
— Так вы, батюшка, говорите, что не видели никого? — еще раз спросил исправник.
— Вот вам истинный крест, говорю как на духу — никого! — перекрестился поп и они с полицмейстером покинули спаленку.
Артемий Иванович рванулся на свободу, к воздуху, и поповна, взвизгнув, вместе с кроватью переехала к другой стенке. Тогда Владимиров бросился в другую сторону, но кровать, намертво оседлав его, двинулась следом, с грохотом ударив в дверь.
— Что здесь? — подскочил к двери собравшийся было уже уходить Колмаков и распахнул в спальню поповны дверь, так что визжащая от ужаса поповская дочь едва успела прикрыться одеялом.