Операция «Сломанная трубка»
Шрифт:
Никон промолчал, пытаясь сунуть незаметно второе письмо между книгами на полке. Он с первого же взгляда на конверт понял, откуда оно пришло. Маюк сдержала свое слово — письмо толстое, в нем, видно, засушенные листья и травы.
— А другое письмо от кого? — спросил тут Кестюк.
— Да так… Из деревни…
— У вас там живут родные, да?
— Какие родные… Дядя с тетей живут в Канаше… Это так…
Будь на месте Кестюка кто-нибудь другой, Никон, наверно, вывернулся бы. Но не мог он врать Кестюку! Никон взял письмо с полки
— Кестюк, ты ведь знаешь, что я собираю гербарий?
— Это не новость: такого, как у тебя, и в школе нет.
— Я с самого начала стал собирать два… И один потом… — Никон снова покраснел. — Ты только никому об этом не говори, ладно?
— Ну, чего ты, — пожал тот плечами. — Ладно, ладно! Обещаю: никому ни слова.
— И смеяться не будешь?
— Да нет же. С чего ты взял?
— Тогда слушай: один гербарий я подарил Маюк. На намять…
Никон боялся, что Кестюк расхохочется, но тот опять только пожал плечами.
— Ну и правильно сделал. Она же вон как здорово нам тогда помогла.
Тут уж Никон без всякого страха вскрыл конверт. На двух листах плотной бумаги были аккуратно подшиты стебельки и листья, под каждым — название. На третьем листе Маюк описала, как добрались домой, передавала всем ребятам приветы, рассказывала о своей теперешней жизни. Красиво, чисто — буковка к буковке, как бусы на нитке, — пишет племянница жены лесника.
Никон, читавший быстрей приятеля, вдруг ткнул пальцем в конец письма:
— Кестюк!.. Прочти-ка, что тут написано…
Маюк писала, что недавно она ходила с девчонками в поле собирать колоски. Под вечер, когда уже собирались идти домой, к ним вместе с учителем пришел высокий седой старик. Он поблагодарил пионеров за их работу, сказал, что живет недалеко, в соседнем районе, а потом начал рассказывать о революции. Этот старик, оказывается, в семнадцатом году был заряжающим на крейсере «Аврора»! «Мы слушали его, разинув рты. Знаете, как он интересно рассказывал! Вот вам бы самим послушать», — писала Маюк.
Ребята переглянулись.
— Заряжающий «Авроры»!
— Чуваш!
— Никон, сейчас же садись и пиши Маюк письмо! Пусть поточней узнает, откуда появился старик, где живет. Если в самом деле недалеко, пусть с ним встретится, расспросит…
Никон нагнулся к своему портфелю, вытащил чистую тетрадь.
Но не такое, оказывается, легкое это дело — написать письмо Маюк. Они скомкали несколько листов, пока сочинили небольшое письмецо. В нем они просили Маюк узнать от старика, откуда он к ним переехал. Если у него были сыновья, то не звали ли одного из них Аркадием? Не учился ли сын в пединституте и не ушел ли со второго курса на фронт добровольцем? Написали также: если понадобится, можно сказать старику, что им интересуются красные следопыты. Попросили Маюк отложить все свои дела и во что бы то ни стало найти заряжающего с «Авроры». Потом передали привет от всех ребят — участников операции «Сломанная трубка» —
10
Ехать к Ядвиге Стефановне опять пришлось втроем. Только они направились к автобусной остановке, как на крыльцо своего дома выскочила Илемби.
— Эй, куда это вы?
— Да так… В город вот решили съездить…
Ребята понимали, что от нее все равно не отделаешься, остановились. Но пока Илемби добежала до них, успели перекинуться двумя словами.
— Пока ничего не говори об авроровце, — сказал Кестюк.
— Ладно.
— Потом скажем, когда Маюк ответ пришлет.
— Хорошо…
Между тем Илемби уже сыпала вопросы, не переводя дыхания:
— Ну, что случилось? Есть новости? Говорите скорее!
Никон вместо ответа протянул ей письмо от польских ребят. Илемби сразу же поняла, в чем дело.
— К Ядвиге Стефановне, да? Я с вами. Подождите, я мигом. Только денег возьму…
И через две минуты она уже бежала обратно, позвякивая мелочью в кармашке платья.
Сели в автобус. Никон, как обычно на людях, помалкивал, зато Илемби, словно поддразнивая Кестюка, без умолку тараторила о том, что увидели и услышали они вчера в пединституте. И тут же принялась успокаивать его:
— Ничего, не расстраивайся. В этом адресном бюро волшебники работают. Моему отцу враз отыскали адрес врача, который лечил его в госпитале. И Мусимыча тоже найдут, вот увидишь!
Ребята переглянулись, промолчали. Так и не догадалась Илемби, что они что-то скрывают от нее.
На этот раз Ядвига Стефановна оказалась дома.
— А-а, следопыты! — сказала улыбаясь и повела их в комнату. — Я уж подумывала, вы совсем про меня забыли.
— Не-ет, не забыли, — ответила Илемби, чувствовавшая себя здесь как дома.
— Ну и хорошо, детки. Очень хорошо. Как у вас идут дела? Узнали что-нибудь новое? Вы уж от меня ничего не скрывайте, мне ведь это так же интересно, как и вам.
Никон подал ей письмо.
— Вот, получили… Но опять по-польски…
Ядвига Стефановна усадила ребят, как и тогда, на мягкий диван. Потом взяла с круглого столика очки, вынула из конверта письмо и принялась читать. Вдруг она нахмурилась, прошептала:
— Ох, ребята, нерадостные вести…
Наконец она оторвалась от письма.
— Что они пишут, Ядвига Стефановна?
— Наш А. Мусимов тоже погиб вместе с другими партизанами…
— Погиб?
— Да.
— А как они узнали?
— Помните, польские ребята писали, что только на два своих письма не получили ответа? Так вот, на одно из них отозвался живой участник того страшного боя.
— Ну-у?!
Ядвига Стефановна сняла очки.
— Этого чудом спасшегося партизана зовут Юзеф Ендриховский. Сейчас он живет на севере Польши. На вопрос ребят, кого из партизан он помнит, Ендриховский написал и про Мусимова. Звали его в отряде по-разному: одни — Аркай, другие — Аркаша.