Операция «Сломанная трубка»
Шрифт:
— Все правильно, Аркай — по-чувашски, Аркадий — по-русски, — как бы про себя заметил Никон.
— Ну, давайте слушать дальше, — прервала его Илемби.
Далее в письме сообщалось: Мусимов не был поляком. Он был советским солдатом, сбежавшим из концлагеря. Но не был он и русским.
По его словам, он учился в институте в одном из городов на Волге, хотел стать учителем… Командир отряда часто удерживал его от излишней горячности в бою. За год, проведенный в партизанском отряде, Мусимов научился свободно разговаривать по-польски. Бывало, пел он партизанам
Когда фашисты плотно окружили их со всех сторон, Мусимов не сразу согласился написать последнее письмо. Написать-то он его написал, но в бутылку не вложил. Однако бой разгорался все сильнее, и тут Мусимова ранило в ногу. Тогда он обложился гранатами с обеих сторон и велел троим оставшимся в живых товарищам прорываться в сторону болота, где фашистская цепь была пореже.
Среди этих троих был и Юзеф Ендриховский. Польские друзья не соглашались оставлять его одного, но Мусимов сказал:
«От того, что погибнем здесь все четверо, нет никакой пользы. Прорветесь вы втроем — организуете другой отряд. А со мной, раненым, вам не прорваться. Идите! Я вас прикрою…»
Поняв, что Аркадия не уговорить, партизаны попрощались с ним.
«Ты же не положил письмо в бутылку!» — сказал ему Ендриховский.
Мусимов торопливо вытащил из нагрудного кармана листок и протянул ему:
«Держи! Но я его написал на родном языке».
Ендриховский засунул письмо в бутылку.
«Адрес есть?»
«Нет».
«Без адреса нельзя. Пиши скорее!»
Мусимов отыскал клочок бумажки и нацарапал на нем адрес. Ендриховский свернул его в трубочку и опустил в бутылку. Потом забежал в землянку и сунул бутылку в угол под разный хлам.
Пулемет Мусимова, строчивший беспрерывно, не давал врагам поднять голову. Трое партизан ужом проползли мимо них незаметно и скрылись в болоте.
После долгих мытарств они все же добрались до большого леса и отыскали там другой партизанский отряд. Потом все трое воевали в рядах народной армии. Но День Победы довелось встретить одному Юзефу Ендриховскому…
В комнате — тишина. Лишь в углу на комоде тикают часы да в открытую форточку доносятся отдаленные детские голоса.
— Да, герои без вести не пропадают… Больше тридцати лет прошло, но все равно мы узнали о геройской смерти Аркадия Мусимова. — Ядвига Стефановна поднялась и отошла к окну. Повернулась. — Да! Польские ребята просят прощения за то, что им опять пришлось написать по-польски. Говорят, как вернется с летних курсов из Варшавы учитель, так они начнут писать по-русски. Тогда уж вы сами будете мне читать их письма. Договорились? А в самом конце письма сказано, что кооператив Констанцины решил поставить на горке близ хутора обелиск в память героев.
— Теперь уж мы точно знаем, что Мусимов жил в нашем поселке, — как-то непривычно
— Да, в пионерской комнате. Пусть все знают, каким он был героем, — сказал Кестюк так, что всем стало ясно: стенд будет.
11
Акулина Мусимовна выздоравливала, врач сказал, что к концу недели ее выпишут из больницы.
У ребят было много причин ждать ее возвращения. Во-первых, старушка знала еще не все подробности истории, начавшейся с письма, которое она тогда доверила Никону. Во-вторых, приятно было поглядеть, как она удивится и обрадуется, увидев, что все ее хозяйство в полном порядке.
Особенно долго тянулось время для Никона. Всего три дня прошло, как они отправили письмо к Маюк. Так что ответа ждать еще вроде бы рановато, но все равно не терпится. Хочется скорее узнать: нашла Маюк старого авроровца? Разузнала ли все как следует? А вдруг старого не окажется дома? Ведь его могут пригласить и в другие районы и школы…
Никон, сидевший дома один и тоскливо посматривавший в окно, вдруг поднялся и сорвал с календаря листок. «Полдень уже, — подумал, оправдывая такую спешку. — Скоро и вечереть начнет. Завтра четверг. А в пятницу, может, и письмо придет…»
Мать сегодня попросила его никуда не отлучаться из дома. Газовая плита на кухне начала плохо гореть, и должен был прийти слесарь. Поэтому Никон не мог даже сбегать на пруд искупаться. Правда, на несколько часов он нашел себе приятное занятие: перешивал стебли и листья, присланные Маюк, в свой альбом. Потом совсем стало нечего делать, и он, сев у окна, уныло смотрел на пустынную улицу. И вдруг увидел Илемби, бежавшую со стороны школы. Куда это она так спешит?
Поравнявшись с домом Никона, Илемби увидела товарища и замахала ему рукой. Никон открыл окно.
— Ты ко мне?
— Кестюк не у вас? — будто не слыша его, спросила Илемби.
— Сегодня не было.
— И дома его нет…
— А зачем он тебе?
— Шла мимо школы и увидела Айдаша Ивановича. В школу звонили из адресного бюро. Просили прислать к ним Кестюка. Наверно, адрес Мусимыча нашли!
Тут уж Никон не выдержал.
— Черт бы их побрал! Сколько можно ждать! — вырвалось вдруг у него.
— Ты чего это? — Илемби удивленно вскинула голову.
— Да плита у нас газовая не работает. Слесари должны прийти. Я бы тоже побежал искать Кестюка, а тут сиди жди их.
— Ну, с газом не шутят, — явно не свои слова произнесла Илемби. — Как ты думаешь, где сейчас может быть Кестюк?
— Я бы на пруд сбегал, там, наверно.
Проводив завистливым взглядом весело порхнувшую вниз по улице Илемби, Никон не выдержал: махнул рукой и схватил со стола ключ. Но только успел выйти на крыльцо, как перед их калиткой остановилась машина. И почти тут же постучали.
— Эй, хозяева дома? — спросили громко.
Никон бросился вниз с крыльца, распахнул калитку и первым делом увидел крупные буквы на борту: «ГАЗ». Из машины вышли двое.