Операция «Сломанная трубка»
Шрифт:
— Мне сейчас позвонили насчет вас. Велели помочь. Скажите, кто вас интересует?
— Фамилия — Мусимов, — сказал Никон.
— И еще мы знаем, что он учился в институте в 1940 году, — добавил Ильдер.
— А имя у него начиналось с буквы «А», — боясь отстать от мальчишек, выпалила Илемби.
— Ну что же, попробуем! Му-си-мов… Мусимов… Нечасто встречающаяся фамилия… И кажется, знакомая мне…
Тут он глубоко вздохнул и облегченно засмеялся:
— Вспомнил!
Архивариус щелкнул пальцами, торопливо пройдя вдоль стены почти до угла,
— Не так давно мы готовили стенд об участниках войны, учившихся в нашем институте. Вот тогда-то и встречал фамилию Мусимова. Он ушел на фронт со второго курса… Вот его личное дело.
Ребята сгрудились вокруг архивариуса. Наконец-то!.. Звали их героя Аркадием. Он родился в деревне Миликей, после смерти матери с отцом переехал в город. В автобиографии Аркадий писал, что увлекается физикой и математикой. Архивариус откуда-то принес увеличенную, видимо для стенда, фотографию Аркадия Мусимова. Широколицый, с короткой челкой, он смотрел на ребят с чуть заметной улыбкой.
— Он с самого начала учебного года подал заявление с просьбой отправить его на фронт, — рассказывал архивариус. — В октябре военный комиссариат удовлетворил его просьбу…
Теперь исчезли последние сомнения насчет того, кому принадлежат книги, найденные на чердаке дома Акулины Мусимовны, и кто придумал хитрое приспособление со звонком и крышкой сундучка. Архивариус показал ребятам выписку из зачетной книжки студента Аркадия Мусимова — кроме отметок «отлично», там не было никаких других — и пообещал сделать для них фотокопию с портрета, а за это попросил их снять копию с письма польских ребят для институтского музея.
9
Не успел Никон и поужинать, как заявился Кестюк. Лицо хмурое, только веснушки на носу поблескивают, как всегда, желто-коричневыми веселыми крапинками. Никон понял, что его товарищ не в духе. Оба молчали.
— Ну как — были в институте? — спросил наконец Кестюк.
Когда Никон сказал, что своими глазами видел портрет Аркадия Мусимова и его биографию, лицо Кестюка посветлело.
— Про «Аврору» там ничего не сказано?
— Про «Аврору»?..
— Ну, не сказано в автобиографии, что его отец служил на «Авроре»?
— Нет, там об этом ни слова.
— Да-а… Как ты думаешь, сумеем отыскать Мусимовича? Мы ведь ничего о нем не узнали…
— Что, адресное бюро закрыто было?
— Нет, оно-то было открыто. Только там ничем не могли помочь. Чтобы получить адрес Мусимовича, надо знать, когда он родился, где родился и что-то еще. Без этого, говорят, невозможно… Но нам велели еще раз зайти…
— Думаешь, найдут?
— Там одна женщина очень приветливо разговаривала с нами. А когда узнала, зачем нужен Мусимович, записала то, что
— А когда велели зайти?
— Через неделю.
— О-о, как долго!..
Мальчики собрались было выйти на улицу, но тут кто-то громко постучал в калитку.
— Кто там? — открыв дверь избы, спросил Никон.
— Почта!
— Заходите! Там не заперто!
Калитка отворилась, и во двор вошла женщина с большой черной сумкой на широком ремне.
— Скажи-ка, это ты будешь Никон?
— Да, я, — удивленно ответил Никон. — А зачем я вам?
— А ты и не догадываешься, — сказала женщина. — Сплясать тебе полагается!
— Как так сплясать?
— Ты, выходит, и писем ни от кого не ищешь? — Женщина полезла в свою сумку.
— Писем? Да нет, я… — Никон запнулся, не зная, что ответить. Он вспомнил, как прощался на пристани с Маюк, и лицо его вспыхнуло. С опаской покосился на Кестюка. Так было неудобно, будто сделал что-то очень нехорошее.
Но Кестюк вроде и не заметил, как растерялся его товарищ. Он смотрел, как женщина копается в сумке, и вдруг хлопнул Никона по плечу.
— Чего молчишь? Ты ведь ждешь письмо от польских ребят.
Наконец она вытащила из сумки конверт с большой пестрой маркой, положила на перила крыльца, а сверху прихлопнула его толстой тетрадью.
У Никона отлегло от сердца. Ура! Письмо-то, оказывается, из Польши. Но удивительно все-таки: как быстро дело обернулось! В письме, написанном Ядвигой Стефановной, они дали адрес Никона. И вот уже ответ пришел!
— Видишь, тебе пишут из Люблина, — сказала женщина и открыла тетрадь. — Вот тут распишись, а потом и спляшешь.
Никон нерешительно стал отнекиваться. Тогда Кестюк, заявив, что письмо и его касается, лихо отбил чечетку. И тут же потянул друга в избу.
— Э-э, постойте, постойте! — засмеялась женщина. — От меня так просто не отделаешься.
— А что еще?
— Письмо!
— Кому? — удивился Кестюк.
— Да все ему же, Никону. И опять заказное, еще раз придется расписываться.
«Пропал я, если от Маюк, — заволновался Никон снова, сжимая письмо из Польши до боли в руках. — Кестюк издеваться будет. А узнают ребята, проходу не дадут…» Он покраснел еще сильней, чем раньше.
Женщина внимательно посмотрела на мальчика и подсунула ему тетрадь.
— Ладно уж, расписывайся, но смотри — в другой раз все равно плясать заставлю…
Ребята сказали почтальону спасибо и пошли в избу. Сначала вскрыли запечатанное сургучом письмо из Польши. Оно было, как и первое, на польском языке, и они, конечно, опять ничего не поняли. Кестюк перебрал листки.
— Смотри-ка, на шести страницах написали!
— Уж больно быстро пришел ответ, — сказал Никон. — Наверняка они узнали что-то новое. Как ты думаешь?
— Посмотрим, — ответил Кестюк. — В общем, ясно: завтра прямо с утра — к Ядвиге Стефановне! Поедем вдвоем, она шума не любит. А то опять Илемби привяжется или еще кто-нибудь…