Операция «Валгалла»

Хиггинс Джек

Штрассер замер с поднесенным ко рту стаканом.

— Штрассер, герр генерал. Моя фамилия Штрассер.

— Странно, — сказал Каннинг. — Вы просто одно лицо с человеком, которого я видел в Берлине в 1936 году, стоявшим на трибуне позади Адольфа Гитлера во время Олимпийских игр. Рейхсляйтер Мартин Борман.

— Вы мне льстите, генерал. Уверяю вас, я не ахти какой важный чиновник департамента администрации по делам военнопленных.

— Я испытываю затруднения принимать вас за не ахти какого важного чиновника,

но продолжайте.

— Давайте рассмотрим сложившуюся здесь ситуацию. В гарнизоне вас всего двадцать четыре человека. Двадцать шесть, если учитывать дам. Большинство ваших людей резервисты, которые никогда не были в деле, или инвалиды, которые с трудом могут удержать в руках винтовку.

— И что?

— Мы, с другой стороны, располагаем закаленной в боях, ударной бригадой почти из сорока человек. Солдатами «Ваффен-СС», генерал. И как бы неодобрительно вы к ним ни относились, вы не можете не признать, что они лучшие в мире солдаты.

— Это ваше мнение, — сказал Джастин Бирр. — Что вы пытаетесь доказать?

— Что, если мы решим двинуть против вас, последствия могут быть катастрофическими, для вас.

— Зависит от точки зрения, — ответил Каннинг. — Но, полагая, что вы правы, что вы предлагаете нам сделать? Вы же поэтому здесь, не так ли? Чтобы предложить нам какое-то альтернативное решение. Я имею в виду, до того как послать пару человек форсировать ров перед самым рассветом, с тем, чтобы взорвать цепи подъемного моста?

— Боже правый, кто-то сильно постарался, — сказал Штрассер. — Хорошо, генерал. Это просто. У нас в руках Гайллар. Мы взяли его в «Золотом орле», где он присматривает за больным сыном хозяина гостиницы. Печально, что добрые деяния часто ведут к гибели. Однако, если вы и полковник Бирр отдадитесь нам в руки, мы удовлетворимся этим и позволим дамам свободно уйти.

— Ни за что, — отрезал Каннинг.

Штрассер обратился к Бирру:

— Вы согласны?

— Боюсь, что так, старина. Понимаете, мы вам, в действительности, не доверяем, вот в чем беда. Ужасно жаль, но что поделаешь.

— А дамы? — спросил Штрассер. — У них нет права голоса?

Каннинг подумал, затем подошел к двери, открыл и сказал несколько слов Гуверу, затем вернулся в комнату. Он и Бирр закурили. Штрассер оглядел комнату и сразу обратил внимание на букет алых зимних роз на рояле.

— Ах, мои любимые цветы. — Он был искренне доволен и пошел к ним, чтобы полюбоваться. — Зимние розы. Они как жизнь посреди смерти. Они наполняют сердце радостью.

Дверь открылась. Штрассер обернулся. В комнату вошли Клер де Бевилль, мадам Шевалье и Эрл Джексон. Штрассер улыбнулся американцу.

— Мы скучали без вас за ужином.

— Простите, я не мог задержаться.

Штрассер повернулся к Каннингу.

— Теперь понятны некоторые вещи, которые казались необъяснимыми. Я начал было думать, что вы чародей.

Приятно убедиться, что вы просто человек, как все остальные.

— Хорошо, — сказал Каннинг. — С меня на сегодня уже довольно. Вы хотели поговорить с дамами, они здесь, так что прошу.

— Представить не могу, что вы можете мне сказать нечто для меня интересное, мосье, — сказала мадам Шевалье. — К счастью, я могу с пользой провести это время.

Она села за фортепьяно и начала играть ноктюрн Дебюсси. Штрассер, ни в малейшей степени не чувствуя неудобства, сказал:

— Я предложил вам, дамы, свободу, гарантировал ее при условии, что генерал и полковник Бирр спокойно и без суеты уйдут с нами.

Мадам Шевалье игнорировала его, а Клер подошла к цветам и приблизила к ним лицо.

— Мне следовало догадаться, — сказал Штрассер. — Они больше других цветов требуют нежного ухода, бесконечного терпения, чтобы их вырастить. Это ваша работа, мадам?

— Да, — ответила Клер. — Так что вы видите сами, я очень занята и не могу уйти в настоящий момент.

Вмешался Каннинг.

— Вы слышали, что сказали дамы.

Штрассер выбрал одну розу, сломал стебель и воткнул цветок в петлицу.

— Только ради этого стоило приходить. Вы любите зимние розы, генерал?

— Я люблю, что бы то ни было, если оно возделано руками мадам де Бевилль.

— Хорошо, — сказал Штрассер. — Я вспомню об этом на ваших похоронах. Лилии нагоняют скуку. Одна алая зимняя роза будет очень хорошо смотреться. А теперь, я думаю, я хочу пожелать вам доброй ночи. Очевидно, что больше мне здесь делать нечего.

Он направился к двери. Гувер взглянул на Каннинга, тот кивнул. Сержант пошел впереди Штрассера.

Повисло тяжелое молчание. Мадам Шевалье прекратила играть.

— Должно быть, я старею. Неожиданно мне стало холодно. Очень, очень холодно.

Штрассер прошел через калитку в воротах, за ним вышел Гоффер. Когда Риттер двинулся к выходу, Говард сказал:

— Я с вами встречусь.

— Когда? — удивился Риттер. — На рассвете под вязами? Шесть шагов в стороны, разворот, выстрел? Вы слишком серьезно все воспринимаете, капитан.

Он последовал за остальными. Когда он ступили на берег, мост у них за спиной начал подниматься.

— Вы довольны? — спросил тихо Риттер Штрассера.

— Да, вполне. Джексон теперь внедрен полностью. Остальное зависит от него.

Он стал весело насвистывать.

Было заполночь, в Берлине в своем офисе в бункере Борман продолжал напряженно работать, скрипело по бумаге перо, приглушенно доносился издалека грохот русской артиллерии. Раздался легкий стук в дверь, и она открылась. Вошел Геббельс. Он был бледен, выглядел измученным, кожа плотно обтянула череп. Ходячий мертвец.