Операция "Ы"
Шрифт:
— Нет-нет! Лучше я сам.
Лидочка поняла, что негоже настаивать, и тем самым вынуждать стыдиться молодого человека. Ведь он у нее в доме впервые. Судя по всему, он вообще впервые в доме у девушки. Ему все ново, ему неловко, он чувствует себя не в своей тарелке, и его лоск бравого парня-героя может, однако, потускнеть. А этого Лидочка допустить не могла. Поэтому она без излишних разговоров отдала иголку с ниткой Шурику: пусть сам справляется, так ему будет спокойнее и удобнее.
— Ну, не буду вам мешать. И вышла из комнаты.
Шурик вздохнул с облегчением.
Неловко выворачиваясь, он принялся штопать
А такие случаи, как вы сами понимаете, среди мужского населения бывают весьма часто. И потому бытовые страдания мужской половины студенческого общежития частенько пытались смягчить девушки-однокурсницы.
На ниве этой шефской помощи возникали романы, вспыхивали любови такой крепости и надежности, что молодые люди защиту диплома встречали с обручальными кольцами на руках, а Государственной Комиссии по распределению приходилось дополнительно ломать голову над проблемами трудоустройства студентов-молодоженов.
Головную боль, особенно излишнюю, Государственная Комиссия по распределению не любила, а потому обязала преподавателей военной кафедры озаботиться бытовым неумением студентов-военнообязанных, и часть часов, отпущенных расписанием на боевую и строевую подготовку, отвести урокам по подшиванию подворотничков, чистке обуви, стирке и штопанию.
Всегда вот так: все, чему недоучили папаша с мамашей дома, вкладывали в голову и руки молодым наши армейские зубры.
Мы отвлеклись...
Шурику показалось, что в комнате он остался один. Он даже подумал было, что следовало бы снять с себя штаны, чтобы дело штопания пошло вернее и удобнее.
«А вдруг Лидочка надумает войти? Или еще лучше заявятся ее мамаша с папашей? Хорошее кино получится! — так думал Шурик и штаны снимать передумал, а стал пришивать так, как было — извернувшись, наблюдая за своей работой в зеркало. Пришлось помучиться, но зато приличия были соблюдены.
Лидочка предусмотрительно в комнату не заходила, и Шурик довел свое дело до конца. Отгладив — вниз и в стороны — шов, он счел, что выполнил свою работу классно: с расстояния в полтора-два метра ничего абсолютно не было видно.
Настроение улучшилось. Шурик больше не чувствовал себя неловко. На нем самом все было нормально., да и в квартире Лидочки он уже несколько освоился и пообвык.
Наивный! Ему все время казалось, что он оставался в комнате одинешенек.
Невидимое третье решило, что настал час напомнить о себе, а то, чай, позабудут вовсе и перестанут обращать внимание.
Наваждение — штука тщеславная. Без чьего-либо внимания, без своеобразной энергетической подпитки оно тает и растворяется в бытовых деталях.
Нет, Наваждение не могло себе позволить не позаботиться о своей персоне, о своем влиянии на Шурика и Лидочку, в данном случае. И особенно здесь, в этой квартире, где все должно было вскружить молодую голову от отчаянного непонимания того, что познать и понять до конца никогда нельзя и не следует: из здравого смысла окончательно не потерять эту несчастную голову и сохранить себя.
Итак, первым делом Наваждение подвело Шурика к большому обеденному столу, стоявшему в центре комнаты. В данном случае этот стол выполнял функции,
Их запах, когда Шурик нечаянно оказался рядом с цветами, вызвал в юноше какое-то странное, почти нереальное чувство чего-то очень знакомого, близкого и что-то такое напомнил. А вот что, Шурик никак не мог вспомнить. Он еще и еще раз принюхивался к цветам, пытался вызвать в памяти какой-то образ, связанный с этими цветами и этим запахом. Но память на это никак не отзывалась. Не подсказывала. Шурик морщил в напряжении лоб, но и этого, приема оказалось недостаточно, чтобы оживить ее.
Тогда Шурик резко помотал головой из стороны в сторону, как бы пытаясь таким образом выбросить эту неразрешимую головоломку из своих мозгов.
Ему это удалось, и он не без удовольствия позволил себе швырнуть иголку прямиком в красную бархатную подушечку, висевшую на стене над тахтой, и специально для иголок предназначенную.
Откровенно говоря, прежде чем бросить иглу, Шурик нечто загадал. Таким образом он поступал частенько. Им даже был выработан свой собственный набор суеверий и примет, которым Шурик иногда следовал в своей жизни.
Например, все обходили справа или слева столб, своим внешним видом представлявший русскую букву «Л», то есть, упирался в землю не одной, а двумя растопыренными ногами, так вот, все люди, которых Шурик знал, предпочитали обходить такие фонарные столбы стороной, считая дурной приметой пройти в «ворота» столба. Шурик придумал свою примету, которая говорила ему обратное: только пройдя в «ворота» такого столба, можно рассчитывать на удачу, можно считать, что тебе непременно повезет в каком-либо твоем важном деле, в сдаче экзамена, например.
И так еще несколько примет, одна из которых — попадание в цель. Попадет иголка в подушечку для иголок на стене, значит, сбудется кое-что, если — нет, значит...
Иголка попала в цель с первого же раза.
Пора было приглашать хозяйку.
— Лида! Все в порядке!
— Я сейчас! — Лидочка почему-то решила переодеться. Она была дома, и больше из дому никуда не собиралась. Но что-то необъяснимое подтолкнуло ее к платяному шкафу. Лидочка раздумывала минуту-другую, после раздумья сняла с плечиков миленький, в цветочки, сарафанчик, тонко подчеркивавший ее юсиную» талию. С «солнцеклешем» и очень любимый, надеванный всего-то разочка два или три.
— Я сейчас,— повторила Лидочка. И это означало, что ей хотелось выйти к Шурику очень красивой. А если Лидочке вдруг этого захотелось, значит, это всерьез.
Шурик снова волей случая оказался у стола, решил присесть.
Скрип стула...
Опять накатило какое-то странное состояние, мучительно что-то напоминало о себе.
Шурик обалдело вставал и садился вновь, повторяя эти странные движения, прислушиваясь не столько к удивительно знакомому скрипу стула, сколько к чему-то, что было внутри самого Шурика, и что вновь так загадочно давало о себе знать и никак не хотело быть признанным памятью Шурика.