Операция «Жизнь» продолжается…
Шрифт:
Все произошло как-то быстро. У коровника блеснула мощная вспышка выстрела, раздался взрыв. Над деревьями пополз жирный черный дым. Затем еще одна мощная вспышка и второй взрыв. Не гранатомет, что-то серьезное. Дым над чинарами становится жирнее. Мать твою! Неужели подбили?
Мчимся в село. Оттуда в спешном порядке, вихляя, выходит наша техника. За ней перебежками отступает пехота. На поле батарея саушек долбит по двум кирпичным казармам слева. От них разлетается кусками. Над казармами развевается грузинский флаг. С ходу бьют танки. Там, где горит, уже во всю стрельба. Завязывается бой. Понеслась война. Даешь буги-вуги. [1]
1
Глеб
Спешиваемся, бежим вдоль канала к перекрестку. Перед самым въездом дорога растраивается — одна улица идет прямо, одна налево и одна направо, мимо водонапорной башни. Жирный дым поднимается справа.
Большая часть батальона уже вошла в село, наша группа последняя. Бежим к водокачке. Заходим в зону обстрела. Здесь уже достает осколками. Замечаю один, летящий прямо в голову. Шаг в сторону:
— Внимание, осколок!
Он ударяется о землю, пару раз подпрыгивает и тормозит о берец Руслана. Здоровый. Убил бы. Следующий проходит метрах в трех правее. Рассредоточиваемся. В режиме «лежим-бежим» продвигаемся ползком по канавке. То ли обстрел, то ли танковое сражение, не поймешь. Огонь очень плотный с обеих сторон. Разрыв, лицом в землю, вой и шелест рваного железа над затылком, затем пять-семь секунд, быстро перебирая руками-ногами — вперед, до следующего разрыва.
По канавке удается проползти еще метров сто. Дальше осколки летят сплошным потоком, как ливень. В бедро попадает на излете. Удар сильный. Но, кажется, не ранило, поцарапало.
Коровник прямо перед нами. Стрелковое оружие пока вроде по нам не работает, движения тоже никакого не видно, но чуть дальше в селе бой сильный. Чеченцы обрабатывают коровник и зеленку из подствольников. Рядом Артур. Привстав на колено, стреляет по навесной. Потом падает калачиком и перезаряжается на боку, сворачиваясь, как еж, когда с ревом лопается очередной снаряд. Хлопки этих пукалок-гранаток тонут в общем грохоте.
Пытаюсь что-то снимать. Давай журналюга, пора за работу. Перебежка, залегание, чьи-то подошвы, чьи-то шальные глаза, из бурьяна на миг поднимается голова и дает очередь.
Из канавы обзор никудышный. Надо уходить, зажмут нас тут запросто. Постреляют из коровника как галок.
Пытаемся пробраться дальше к перекрестку. Нет, все-таки нас видят — огонь прицельный. Около водокачки накрывает уже напрямую. Снаряды ложатся метрах в двадцати, не больше. Спасает только насыпь. Залегаем и больше уже не шевелимся. Головы не поднять. Под таким огнем я еще никогда не был. Пытаюсь закрывать голову руками, но прям-таки физически ощущаю, насколько человеческая плоть мягче железа. Пробьет. И голову тоже. Становится страшно.
Слышим какие-то крики. Раненный. Двое волокут третьего. Очередной залп. Земля в рот. Воздух напичкан металлом. Вокруг чавканье и пыльные фонтанчики. Вскакиваю и перебегаю между разрывами. Терек. Пробило ногу. Дырка с два пятака. Жгут уже наложен, но кровь все равно идет ровными сильными толчками.
— Бинт сможешь наложить? — то ли Артур, то ли Ваха.
— Смогу! Давай бинт!
Под огнем получается плохо. Здесь насыпи уже нет, лежим на открытом поле. Опять накрывает. Не знаю, что закрывать: фотоаппарат, голову или Терека. Кое-как накладываю бинт, примотав и траву. Нога сломана, ранение, кажется, сквозное.
— Надо
— Давай, грузи на меня! Накидывай на спину!
Не получилось. В этот раз совсем уж как-то сильно. То ли «Град», то ли кассетный миномет, то ли одновременно вдарили стволов из десяти. Рвется один за другим секунд двадцать. Земля кипит. Пласты грунта взлетают в небо на пятьдесят метров. Планета раскалывается напополам. В теле пустота. Время пропадает. Все, пиздец… Отъездился…
Когда стихает, поднимаем головы. Все целы. Полуползком тащим Терека за руки. Он тяжелый. Пытается помогать здоровой ногой. Потом тащим бросками метров по пять-семь, между разрывами больше не получается. Но огонь уже не так силен.
Мотолыга неподалеку — Тоха, чудовище, прискакал все-таки!
— Тоха! Тоха! Водила! Мотолыжник, ты где?!!
Видимо, под гусеницей прятался. Мотолыга взревывет, разворачивается, и несется к нам задом, подпрыгивая на кочках. Когда до Терека остается метра два, истошно орем. Вскакиваю и упираюсь сначала руками, а затем плечом в корму. Терек лежит под ногами, и я не могу найти точки опоры. Как будто смог бы остановить иначе… Мотолыга сдвигает меня назад, начинаю заваливаться под гусеницы.
— Стой! Стой, блядь! Стой, сука!!!!
Все-таки Тоха хороший водитель. Машину чувствует великолепно. Гусеница замирает сантиметрах в восьмидесяти от головы Терека. Не знаю, что он пережил — не смотрю на него.
В десантном отсеке ящики с боеприпасами — как всегда навалены кое-как, плюнуть некуда. Одни острые углы. Выкидываю несколько штук, рывком поднимаем Терека и закидываем в десант. Перебитая нога подламывается в голени, он стонет. Опять серия разрывов. Только бы не перенесли сейчас огонь на нас. Уже не лечь. Как на ладони все. Только бы дали уйти. Сожгут ведь! Не доедем. Сожгут.
Прыгаю пузом на броню, распластываюсь: давай, давай, обороты!
Медики стоят в полукилометре. Мчимся напрямую через поле, мотолыгу бросает на кочках. Разрывы остаются за спиной. Выскакиваем на дорогу, левый доворот, и только пыль столбом.
Ну его на хрен. Это последняя война. Хорош.
Пролетаем пехоту. Из бурьяна смотрят глаза размером с блюдца. Сажусь, машу им рукой. Рука по локоть в крови. Приободрил…
Сразу за нами из боя начинают таскать раненных. Привозят полную бэху, шесть человек. Все с пехоты. Почти все срочники. Один обожжен. Называет фамилию — рядовой Савелин из Рязани. Просит курить и пить. Прикуриваю сигарету и вставляю ему в губы. С водой сложнее. У второго в руке тонкая щель сантиметров семь длинной. Перебита артерия. Кровь идет сгустками. Запах у неё такой… свежатины, как в мясной лавке. Третьего несут — ноги перебиты. Четвертый… Четвертому здоровый осколок ударил в грудь, рассек ткани и чуть-чуть не дошел до легкого. Огромная зияющая дыра. Красное мясо. Но парень идет сам — в шоке еще — и легкое, кажется, не задето. Повезло.
Раненных выкладывают под гусеницами. Режут, бинтуют, колют, накладывают жгуты. Кровь темными пятнами просачивается в пыль.
Фотографирую. Фотоаппарат заляпан Терековской кровью.
Странная война. Я, русский, ветеран двух чеченских кампаний, в Грузии, в Южной Осетии, в грузинском селе, вытаскиваю из-под огня грузинских танков командира взвода чеченского спецназа — офицера российского ГРУ. Сказал бы кто в 99-ом.
Терека уже перебинтовали, вкололи обезболивающее. Подхожу: