Оперные тайны
Шрифт:
Любовь Казарновская – Лиза в опере Чайковского «Пиковая дама»
И тройка среди этих чисел – самое мистическое из чисел, «завязанное» в том числе и на судьбы Пушкина и Чайковского. Пушкин погиб на дуэли через три года после выхода из печати повести о трёх картах. Чайковский умер через три года после премьеры, написанной по её мотивам. Умер в доме на Малой Морской, 10 – тройка плюс семёрка,
Ты куда, мотылёк?
Лиза… Женщина-жертва, страстный, порывистый характер у Чайковского и бледное, забитое создание у Пушкина. Чайковский подарил ей роскошные арии и дуэты. Чайковский ведь сделал из Лизы именно роль, потому что в повести Пушкина этот характер едва намечен: она у него приживалка, нахлебница, бледная тень, бедная девочка, едва замечаемая Графиней. Персонаж второго, если не третьего плана. Абсолютно забитое и несчастное существо, которое, увидев Германна, затеплилось какой-то еле уловимой надеждой на то, что из этой кошмарной и никчёмной жизни, правда в очень обеспеченном доме, из этой прибитости и убогости можно как-то себя вытащить.
Как там у Пушкина? «Лизавета Ивановна была домашней мученицею. Она разливала чай и получала выговоры за лишний расход сахара; она… сопровождала Графиню в её прогулках и отвечала за погоду и за мостовую. Ей было назначено жалованье, которое никогда не доплачивали… В свете играла она самую жалкую роль. Все её знали и никто не замечал… Она была самолюбива, живо чувствовала своё положение и глядела кругом себя, – с нетерпением ожидая избавителя; но молодые люди… не удостоивали её внимания, хотя Лизавета Ивановна была сто раз милее наглых и холодных невест… Сколько раз, оставя тихонько скучную и пышную гостиную, она уходила плакать в бедной своей комнате, где стояли ширмы, оклеенные обоями, комод, зеркальце и крашеная кровать и где сальная свеча темно горела в медном шандале…»
В опере же Чайковского Лиза смотрится посолиднее – наследница, можно предположить, даже родная внучка Графини («Ты бабушку тревожишь!»), чьим прототипом, что охотно признавал и Пушкин, была легендарная Наталья Петровна Голицына, урождённая Чернышёва. Она, как известно, пережила его почти на год.
Лиза у Чайковского – страдающее существо, милое такое, трепещущее, нежное, боящееся. Она едва ли сама знает, чего хочет. Её душа похожа на мотылька. И вот ей кажется, что во всех отношениях пришла весна – ведь в первом акте действие и происходит весной, – и она может принести кому-то простое человеческое счастье. В Лизе просыпается женское чувство, хотя она вряд ли понимает, что это такое. Ей не хватает любви, ласки. Она вспыхивает, но вспыхивает отражённым светом – в ответ на страсть, которая вливает в неё что-то вроде психологического адреналина. Она жаждет вкусить какого-то нервно-патологического чувства – оно её в конце концов и закручивает в своём вихре.
Это – единственное чувство в её жизни, но, увы, она поставила не на ту карту… Виновата ли она, что на самом деле ничего не значит для Германа, что она для него – лишь способ проникнуть в дом Графини? Как мотылёк, она обжигается и сгорает, гаснет под буйными невскими ветрами, которые почти физически ощущаются в сцене Зимней канавки. Это та судьба, которая привела Лизу туда, где она в конце концов оказалась.
Спасибо Петру Ильичу, что он написал для Лизы эти арии: в сцене у Зимней канавки не только музыку, но и стихи. «Пиковая» Пушкина и «Пиковая» Чайковского сопрягаются только маленькими-маленькими краями. Очень маленькими. Несмотря на это, попытки драматических режиссёров многих поколений «поженить» их, «вернуться» к Пушкину, продолжаются.
Но на этом пути более или менее преуспел лишь гениальный Мейерхольд в своей постановке 1935 года в Малом оперном, ныне снова Михайловском театре. Почти все участники того спектакля
Я ни секунды не сомневаюсь в том, что Чайковский, если бы захотел, написал бы потрясающую музыку и на «чистый» пушкинский сюжет о том, как в итоге обдёрнулся Герман и как он закончил свои дни в 17-м нумере Обуховской больницы. Но кого среди «чистой» театральной публики заинтересовала бы опера без любовной драмы, без развёрнутых арий тенора и примадонны, без мелодраматической развязки? Многое в «Пиковой даме» объяснимо именно принятыми условностями оперного театра, с которыми Чайковский не мог не считаться.
Надежда Львовна Вельтер в роли Графини
И при всей моей любви к роли Лизы я понимаю, что в опере у Петра Ильича совсем не она самый интересный образ. Как вокально, так и сценически. Недаром Фёдор Иванович Шаляпин на склоне лет жалел, что не мог петь Германа. И мне, будь воля моя, хотелось бы петь не Лизу, а Графиню. Поскольку именно они – та опора, на которой держится рассказанная музыкой Чайковского петербургская трагедия.
М. А. Славина – Графиня («Пиковая дама» П. И. Чайковского). Мариинский театр. Премьера. 1890 год.
Ведьма навсегда
Графиня – это классическая Ведьма. С прописной буквы. В самом высоком смысле этого слова. Как Кармен! Только у Кармен лоска поменьше, если не вовсе никакого, и нарывается она на своего «Германа» значительно раньше. Образцово-показательная femme fatale – роковая женщина. Страшная, очень страшная – и вместе с тем магнетически-притягательная женщина. Как огонь. Как Океан. В точности по Пушкину: «всё, всё, что гибелью грозит…».
И даже в известном смысле то, что французы же называют femme sans age – женщина без возраста. Не в том только смысле, что она для своих лет неплохо выглядит – хотя, по одной из версий, Графине чуть больше пятидесяти и реплику Чекалинского про осьмидесятилетнюю каргу приходится признать не более чем ярким литературным образом. Mot, по определению тех же французов.
Тут о другом. Во-первых, сознательно или нет, в опере перемешаны времена. Графиня в спальне напевает арию Лоретты из оперы Гретри «Ричард Львиное Сердце», премьера которой состоялась… в 1784 году! Если даже допустить, что действие «Пиковой дамы» происходит в 1796 году, последнем году жизни Екатерины II, то получается, что Графиня «певала» в Шантийи уже в очень солидном возрасте! Какую молодёжь она тогда могла бы сводить с ума? Но почему не предположить, что братья Чайковские сделали это намеренно? Тогда она действительно выходит sans age, в значении – вне хронологии!
А во-вторых, Графиня – женщина, которая, очень по-разному правда, притягивает мужчин в любом возрасте. Об этом и говорит Герман: «Пытливый взор не в силах оторваться / От страшного, но чудного лица!» И у Пушкина, и Чайковского она – монолит, женщина с невероятной статью, которая знает всё.
Повторюсь, она – Ведьма! От слова – «ведать». Когда-то она была невероятно хороша, от любви к ней умирали мужчины… С тех пор много воды в Неве и в Сене утекло, телесные оболочки поблёкли, потускнели, но по-прежнему она и свою жизнь, и жизни многих из тех, кто вокруг неё, запросто и привычно наматывает на палец, кружит в каком-то совсем уж бешеном торнадо.