Опиумная война
Шрифт:
Нужно решить эту проблему.
Если бы это не было так неловко. Ей нужна помощь. У Венки, похоже, уже начались месячные. Но Рин скорее умерла бы, чем спросила, как та с этим справляется. И тогда однажды вечером, когда Нян и Венка уже заснули, Рин прошептала свои вопросы Куриль.
Куриль громко рассмеялась в темноте.
— Просто ходи с поясом на занятия. Ты привыкнешь к спазмам.
— И как часто мне нужно менять пояс? А если он протечет на занятиях? Если я запачкаю форму? Если кто-то заметит?
— Успокойся, — сказала Куриль. — Поначалу тяжело, но потом привыкнешь.
Рин хотела услышать не это.
— А есть способ навсегда это прекратить?
— Нет, если ты не вырежешь матку, — хмыкнула Куриль, но потом помолчала и посмотрела на Рин. — Я шучу. Это невозможно.
— Это возможно, — тихо вмешалась Арда, кадет-медик. — Эту процедуру часто предлагают в лазарете. В твоем возрасте даже резать не потребуется. Тебе дадут снадобье. Оно навсегда прекратит этот процесс.
— Правда? — В груди у Рин вспыхнула надежда. Она переводила взгляд с Куриль на Арду. — И что же вам мешает это сделать?
Обе с недоумением уставились на нее.
— Это уничтожит твою матку, — наконец сказала Арда. — Уничтожит один из твоих внутренних органов. После этого ты не сможешь завести детей.
— И боль дикая, — добавила Куриль. — Оно того не стоит.
«Но я и не хочу детей, — подумала Рин. — Я хочу остаться здесь».
Если процедура прекратит менструации, если поможет остаться в Синегарде, она того стоит.
Как только кровотечение закончилось, Рин вернулась в лазарет и сказала лекарю, чего хочет. Он не стал спорить, даже как будто обрадовался.
— Я годами пытаюсь убедить здешних девочек это сделать, — сказал он. — Никто не хочет слушать. Неудивительно, что немногие из вас остаются после первого курса. Нужно сделать процедуру обязательной.
Он скрылся в задней комнате, чтобы смешать нужные снадобья. Через десять минут лекарь вернулся с дымящейся чашкой.
— Выпей.
Рин взяла чашку. Фарфор был темным, так что цвет жидкости не определить. Интересно, почувствует ли она что-нибудь? Это ведь важно, да? У нее не будет детей. После этого никто на ней не женится. А какое это имеет значение?
Никакого. Если бы она хотела растолстеть, воспитывая визжащих отпрысков, то осталась бы в Тикани. Она приехала в Синегард, чтобы избежать такого будущего. Так стоит ли колебаться?
Рин пыталась найти в себе хоть каплю сожалений. Ни единой. Она ничего не чувствовала, как в тот день, когда покидала Тикани, глядя, как пыльный городишко скрывается вдали.
— Будет больно, — предупредил лекарь. — Куда больнее, чем при месячных. За несколько часов твоя матка разрушится. После этого она перестанет выполнять свои функции. Когда твое тело полностью повзрослеет, можешь сделать операцию и полностью удалить матку, но пока что это решит твои проблемы. После этого ты неделю не будешь посещать занятия. Но потом навсегда станешь свободной. А сейчас мне положено спросить еще раз: уверена ли ты, что этого хочешь?
— Уверена.
Рин не хотела больше об этом раздумывать. Она задержала дыхание и поднесла чашку к губам, поморщившись от вкуса.
Лекарь добавил меда, чтобы замаскировать
— Возвращайся в комнату, пока не началась боль, — посоветовал лекарь. — Я скажу наставникам, что ты больна. Вечером тебя навестит медсестра. Ты вряд ли захочешь есть, но на всякий случай я попрошу кого-нибудь из твоих однокурсников принести тебе что-нибудь.
Рин поблагодарила его и, шатаясь, вернулась в комнату, прижимая руки к животу. Щекотка переросла в острую боль, охватившую всю нижнюю половину тела. Рин словно проглотила нож, и теперь он медленно проворачивается внутри.
Кто-то помог ей добраться до кровати.
«Боль — это всего лишь сообщение, — твердила она себе. — Можно ее не замечать. Можно… Можно…»
Боль была кошмарной. Рин не могла удержаться от стонов.
Она не спала, скорее, лежала, как оглушенная. В беспамятстве ворочалась на простынях, ей грезились нерожденные дети и Тоби, погружающий пять когтей ей в живот.
— Рин. Рин?
Над ней кто-то склонился. Нян с деревянной миской.
— Принесла тебе тыквенного супа.
Нян опустилась на колени рядом и поднесла миску к лицу Рин.
Рин понюхала. Желудок болезненно сжался.
— Не хочется, — еле слышно выговорила она.
— А еще успокоительное. — Нян протянула чашку. — Лекарь сказал, что ты можешь его принять, но это необязательно.
— Ты что, шутишь? Дай сюда.
Рин схватила чашку и жадно ее опустошила. Голова тут же поплыла. Комната затуманилась. Боль в животе исчезла. А потом что-то поднялось из горла. Рин склонилась над краем кровати, и ее вырвало в стоящий внизу горшок. Фарфор забрызгала кровь.
С безумным удовлетворением Рин посмотрела на горшок. Уж лучше избавляться от крови таким способом — разом, чем медленно, каждый месяц, и так годами.
Ее еще рвало, когда Рин услышала, как открывается дверь.
Кто-то вошел и замер перед ней.
— Ты больна, — сказала Венка.
Рин взглянула на нее с окровавленным ртом и улыбнулась.
Четыре дня Рин провела в постели, в забытьи, пока наконец не вернулась к занятиям. Когда она вытащила себя из постели, вопреки увещеваниям Нян и лекаря, Рин обнаружила, что безнадежно отстала.
Она пропустила всю тему спряжения мугенских глаголов, главу о смерти Красного императора по Истории, анализ географических прогнозов Сунь-цзы по Стратегии и объяснения о том, как ставить шину по Медицине. Она не ожидала снисхождения от наставников, да и не получила их.
Наставники обращались с ней так, будто она пропустила занятия по своей вине. Так оно и было. У Рин не было оправданий, ей лишь пришлось смириться с последствиями.
Она не могла ответить ни на один вопрос наставника, когда ее вызывали. Занимала последнее место на всех экзаменах. Рин не жаловалась. Всю неделю она молча терпела снисходительный тон наставников.