Оплот и Пустота
Шрифт:
Свистящие звуки раздавались всё чаще, стрелы вгрызались в сосны, преследователи иногда что-то выкрикивали. Пятки наездника продолжали молотить в бока показывающего чудеса скорости животного.
Вскоре впереди замаячила знакомая полянка.
Проклятье, как же болит горло! Капитан набрал в лёгкие побольше воздуха и крикнул:
– Подъём!!! Подъём! Уходите! Быстро уходите!
Среди деревьев вдалеке замельтешили фигуры всполошённых товарищей...
Игнис вскочил первым и, сграбастав двуручник, бросился к лошадям. Сразу за ним рванули Юс с Мией, успевшие прихватить одеяла. Мастер как мог спор разобрался
Игнис прыжком взобрался на жеребца и протянул руку. Паренёк ухватился за неё и уселся за спиной. Юс проделал то же самое с женой. Мастер чуток замешкался, но тоже последовал их примеру.
– К болоту! Живо!
– рявкнул Игнис и поднял коня в галоп.
Влетевший на место бывшего лагеря Капитан увидел только спины удаляющихся на запад товарищей. Кобылка с разгону перемахнула через потухшее кострище. Слева просвистела стрела, вжикнула вторая, третья, лошадь пронзительно заржала. Повернув голову, Капитан заметил торчащее из крупа древко и сочащуюся из раны кровь. Без того вымотанное дикой скачкой животное слабело на глазах, с губ срывалась пена, бока раздувались, как кузнечный мех.
– Ещё немного, родимая. Давай! Не подведи!
Гнилостный смрад болота всё усиливался, до него оставалось не более полусотни шагов. Вдруг лошадь пронзительно заржала, передние ноги её подкосились, и она кувыркнулась через голову.
Капитан кубарем покатился по земле. Плечо взорвалось болью, рёбра заныли со страшной силой, в голове стоял раскалывающий череп звон. Без сил Оплота всё это обернулось бы потерей сознания.
Беглецы осадили лошадей близ края трясины и спешились. Зажав под мышкой плащи, эспадон и бехтерец, Игнис помчался к болоту. Сразу за ним следовала молодая пара, таща одеяла и еду. Последним бежал Мастер с постоянно оглядывающимся юнцом.
– Мы не бросим его!
– сквозь слёзы кричал паренёк, но рука старика упорно тянула его к спасительной топи.
Не разбирая дороги, Капитан ломился сквозь лес. Чудом уцелевшие в этом безумии лук и колчан со стрелами болтались за спиной, кровь из расшибленной брови красной пеленой застила левый глаз; казалось, что звуки настигающих всадников доносятся из-за каждой проклятой сосны или куста. Прыжками влетев в болото, Капитан почувствовал, как что-то врезалось в спину, затем последовал новый толчок. Под ногами зачавкала противная жижа...
Глава 15
Умей использовать молчание. Это заставляет собеседника тревожиться: кто знает, что у притихшего на уме? Люди, как правило, говорят без умолку и не владеют языком молчания. (Внутренний трактат Лиги "О тонкостях Влияния на глупых и на просвещённых")
Шаткое море отличалось сегодня на редкость благостным спокойствием. Луна мостила дорожку света на водной глади, свежий ветер придавал сумеркам терпкий привкус, ноздри щекотал солоноватый запах морской влаги. Где-то вдалеке парили чайки, оглашая бескрайний простор редкими криками, но с каждым часом их становилось всё меньше - по мере того, как судно забирало мористее.
Трирема "Колыбель" шла на приличной скорости, рассекая
Около пятидесяти шагов в длину, более семи в ширину, с командой в двести семьдесят человек - "Колыбель" являла собой грозного морского хищника, способного пустить на дно практически любой корабль (особенно учитывая легендарное мастерство триерарха). Штурмовой трап-"ворон" в поднятом состоянии выглядел устрашающе, словно в любую секунду готов был упасть на вражескую палубу и выплеснуть команду отчаянных рубак. Впрочем, и на расстоянии два скорпиона и баллиста могли побаловать противника неприятными, пламенно-колющими подарками.
Опёршись на фальшборт, Еншая стоял на корме и в задумчивости любовался тёмной гладью, очерченной лунным светом. Особого напряжения он не чувствовал, тем не менее лицо его оставалось неизменно сосредоточенным.
– Понимаю вас, - разрушил умиротворение голос триерарха.
– За все эти годы я тоже не смог налюбоваться на эту красоту. Успокаивает, не правда ли?
– Он подошёл совсем неслышно и теперь стоял по левую руку, держась за крепёжный канат.
– Да, мне не часто доводилось видеть открытое море ночью. Обычно мои триерархи спешат на ночь пристать к берегу. У вас, я вижу, другие правила.
– Немножко, - рассмеялся триерарх.
Еншая редко доводилось встречаться с таким типажом людей. Гайжан весь состоял из безупречных манер, любезности и улыбок. Глаза же оставались ледяными и настороженными, указывая на твёрдую волю и решительность. Ладно сидящая одежда цвета липового мёда выглядела неброско, но в ней явственно чувствовался вкус. Особенно в глаза бросался широкий белый кушак на поясе и обвязанный вокруг шеи белый же шёлковый платок.
– Это принадлежало моему деду. Семейная реликвия, - заметив интерес к своему кольцу, поведал Гайжан.
– Улыбка с его лица ненадолго сошла, и он продолжил более деловым тоном.
– Признаться, я был удивлён, когда получил через нашего общего знакомого предложение встретиться.
– Почему?
– Мне казалось, последний мой разговор с вашей... м-м-м... организацией не обрадовал вас.
– Да, не обрадовал, - ровным голосом подтвердил Еншая.
– Мягкосердечным вас не назовёшь. Я слышал, вас прозвали Белой Петлёй. Любите вешать людей на белом шнурке.
– Я не рад этому прозвищу.
– Почему же нашего человека вы просто не повесили? К чему это варварство?
– А я его и повесил. Но надо было его вам вернуть. Малость переборщил, согласен, - Гайжан виновато улыбнулся.
– Тут я должен извиниться. У меня тогда был сложный период. Я потерял много людей в одном неудачном деле. Настроение было скверное.
Еншая прекрасно понимал неискренность этих слов. Пират никогда не действовал по настроению, это было ясное сообщение: "со мной шутки плохи".
Скрепя досками палубы, мимо протопал коренастый матрос с мотком верёвки на плече, справа моряки подтягивали парус, вёсла за бортом взлетали и опускались, взлетали и опускались.
– Вижу, вас сильно задел мой поступок, - Гайжан поправил шейный платок и плавно провёл рукой по планширю фальшборта, будто сметая пыль.
– Это так, но вы живы.