Опора трона
Шрифт:
— Нам многие помогали и в Силистрии, и в Царьграде… Не только греки, но и болгары, сербы… И уже вывозили…
— Отлично! Это я упустил из виду. Вам все карты в руки. Теперь третий помощник. Это армия. Да-да, ваша в том числе. Согласно моему Указу все прослужившие более пяти лет могут покинуть службу. Так мы постепенно избавимся от рекрутчины. Предлагаю за символические деньги раздавать участки ветеранам, а для прочих будет аренда, которой вы будете наделять переселенцев по согласованному с правительством договору и тарифам.
— Это что же получается?
— Я разве не сказал? Да, именно тебе, генерал-фельдмаршал. Награда за выигранную войну. Еще жалую тебе титул Задунайского! Если, конечно, мы договоримся.
Румянцев сглотнул и провел ладонью по высокому лбу, словно желая помочь мозгам быстрее впитывать информацию. Мой царский «подгон», в отличии от моего тыкания в ответ на’государя', не укладывался в его сознании. Одним росчерком пера я мог превратить его в крупнейшего в Империи латифундиста. Да что империя, бери выше — в мире! Испанские-то вице-короли уже утратили свои необъятные владения в Южной Америке. Получить в личную собственность территорию размером с крупное европейское княжество или герцогство — такое дорогого стоило.
— Я не понимаю, — честно признался Румянцев. — Почему вы уверены, что я, обосновавшись за Днепром, не брошу вам вызов?
Конечно, я боялся. Своими руками создать себе Вандею — такое вполне могло случиться. Но плюсы солдатской колонизации юга России и понимание, что лучшего защитника русско-турецкой границы, чем Румянцев, мне не найти, перевешивали все риски. Идеального решения не существовало, да и где мне найти толковых администраторов, способных потянуть такую работу? Все это я и попытался донести до генерал-фельдмаршала.
В его глазах росло понимание. Найдя общий язык, мы смогли пойти еще дальше и обсудить широкий круг вопросов. Например, о возможном включении Екатеринославской губернии в наместничество при условии изысканий железной руды в Кривом Роге. О моей идеи договориться с турками построить у крепости Хаджибей город порто-франко и через него развивать зерновую торговлю, используя очень хорошую тамошнюю бухту. О взятии под контроль сивашских соляных озер и организации ее добычи в промышленных масштабах, ведь соль в нынешнее время — это настоящее белое золото. Пусть это и территория крымчаков, но наш ручной хан может отдать промыслы в аренду.
— Ханство… — задумчиво произнес я. — С ним нужно что-то решать. Независимость — это промежуточное решение.
— Османы посчитают нарушением договора, если мы ханство присоединим, — неожиданно вклинился Безбородко, и Румянцев поощрительно кивнул — видимо, он не возражал против разумной инициативы подчиненных.
— Вот и нужно нам с ними так отношения построить, чтобы из врагов в добрых друзей превратить. Через ту же торговлю.
— Посол наш в Царьграде, Обрезков не выдюжит, — задумчиво протянул Безбородко.
— А у кого получится?
— Я не знаю состава нашей дипломатической службы.
«Скоро узнаешь», — хмыкнул я про себя.
Заведя разговор
— Какова будет реакция генерал-аншефа?
Разумовский снова проявил некоторую растерянность.
— Я не могу сказать. Даже не догадываюсь, как он все воспримет. И давить не буду. Каждый решает за себя. Воевать он без меня не сможет — в войсках голод и пороха мало.
Момент настал!
— Петр Александрович! Так каково же ваше положительное решение в главном вопросе? Насчет нашего противостояния.
Румянцев рассмеялся.
— Положительное решение… Именно положительное, вы правы. Но форма меня совершенно не удовлетворяет. Сдаться победоносной армии, сложить оружие? Противно нашей чести…
— Что вы предлагаете?
Румянцев, похоже, привык к моей резкой манере выхватывать самую суть.
— Присяга! На нашем берегу!
Я замялся. Сунуть голову в пасть этим волчарам? Но… Но армия не примет труса как своего истинного царя.
— Согласен!
Генерал-аншеф впечатлился, принялся нахваливать и только собрался перейти к обсуждению процедуры, как наше внимание отвлек пронзительный крик с неба. Мы задрали головы и увидели падающий на нас воздушный шар.
— Это же Суворов! — не сговариваясь, вскричали мы втроем и бросились врассыпную — нам показалось, что шар падал прямо на нас.
В последний момент, когда он почти коснулся земли, Васька Каин выбросил из корзины все, что можно, включая горелку. Шар дернулся вверх и снова рухнул — на этот раз в воду. Через несколько минут к нам присоединился мокрый генерал-поручик, выглядевший, на мой взгляд, совершенно счастливым. Я закутал его в свою епанчу. Васька прятался за его спиной, опасаясь «царской грозы». С него ручьями стекала вода.
— Иди сюда, Аника-воин! Дай я тебя расцелую!
— Точно драться не будешь? — нахохлился Васька, дрожащий не то от холода, не то от страха.
— Точно-точно! Ты же первый в мире полет на воздушном шаре совершил! Подъемы с канатом — это одно, но полет… Нужно будет медаль по этому случаю выбить! И вручу ее тебе и Александру Васильевичу. Не возражаете, господин генерал-поручик?
— О! Какой восторг!
Румянцев и Безбородко вылезли из кустов, за которыми временно прятались, и подошли. Только сейчас Суворов понял, в какую компанию попал. Он наморщил лоб.
— Нешто договорились?!
Поле на правом берегу Оки, оставленное рачительным помещиком под травы, было безжалостно вытоптано солдатскими сапогами и конскими копытами, строившихся «покоем» для торжественной церемонии. Здесь, в глубоком молчании, застыли полки бывшей Южной армии. Пехота, кавалерия, артиллерия, пионеры, военные лекари. Знамена были приспущены, а у некоторых полков и вовсе свернуты и зачехлены. Воздух, казалось, звенел от невысказанного напряжения, от горечи недавнего, хоть и не генерального, но чувствительного поражения у Белева, от осознания неотвратимости происходящего.