Опоздавшая

Голдсмит Оливия

Галстуки она перерезала ножницами. Результат — зубчатые хвосты — ей понравился. Может быть, она создаст новую модель галстуков? Затем она открыла ящик комода, где в отдельных коробках хранились десятки накрахмаленных рубашек Джефри. Он особенно любил рубашки. Ножницы сгодились и здесь. У некоторых рубашек она отрезала рукава, у других — воротник или манжеты. Через десять минут у нее было столько воротничков и манжет, что она могла бы одеть в них целую команду плейбоев. Кажется, у них еще были эти идиотские рестораны, где девицы в купальниках напяливали на себя воротнички и манжеты. Карен оглядела комнату.

Та напоминала поле боя, покрытое растерзанными телами одежды. У нее мелькнула мысль, а не сжечь ли это все; но нет, она еще не настолько обезумела, чтобы устроить пожар.

Вместо этого она направилась на кухню и достала бутылку с отбеливателем, хранившуюся у Эрнесты. Карен полила груду остатков одежды этой жидкостью. Было интересно наблюдать, как на тканях появлялись причудливые пятна, напоминавшие цветы или облака. Теперь Джефри и Лиза могут сыграть в новую игру: угадай-ка, на что похоже то или иное пятно.

Зазвонил телефон, но Карен не обратила на него внимания. Кто бы это мог быть? Может, это Джефри хочет просить прощения, или это Лиза? Что она может ей сказать? Или это звонит какая-нибудь беременная женщина, чтобы окончательно добить ее уже разбитое сердце? На автоответчике осталось сообщение. Карен прослушала его. Это был голос Билла. Карен слегка улыбнулась. Если он говорил сам, а не поручил секретарше, то это было действительно важно. «Карен, это Билл. Произошло какое-то недоразумение. Надо выяснить. Я не могу понять, в чем дело. Я думаю — ты тоже. Я буду в…». Карен выключила аппарат. Она-то знала, где он.

Теперь Карен занялась верхним ящиком комода. В нем лежали аккуратно свернутые в клубочки носки Джефри. С ними было легко расправиться: она выбросила их в окно. Боже мой, у него было пятьдесят пар носков. Затем Карен открыла коробку с драгоценностями. В ней лежали булавки с сапфирами и запонки, которые она сама же ему и подарила. Они соответствовали цвету его глаз. У Карен глаза наполнились слезами. Но это ее не остановило. Она направилась на кухню и взяла оттуда молоток и разделочную доску. Вернувшись в спальню, она положила доску на крышку комода, высыпала на нее прекрасные сапфиры и превратила их в пыль — пыль, стоимостью в восемнадцать тысяч долларов. Эта расправа удовлетворила Карен меньше, чем если бы на месте сапфиров были настоящие глаза Джефри, но все-таки это было неплохо. Она продолжала разбивать в пыль оставшиеся драгоценности, пока не выбилась из сил.

Действительно, Карен почувствовала невероятную усталость; она подумала, что никогда в жизни так не уставала. Ей казалось, что она не может сдвинуться с места, но все-таки ей удалось добраться через груду растерзанных вещей до спальни для гостей. Там она рухнула на постель.

Ее брак, ее дом, ее семья потерпели крах. Все казалось таким безнадежно фальшивым и глупым. Разве Дефина не предупреждала ее заранее? Но какая женщина могла бы уследить за всем происходящим? Может быть, Джефри когда-то и любил ее, но если это чувство и оставалось у него, то оно было смешано со злобой. Она даже не подозревала об этом. А кто может объяснить, что чувствует Лиза? Одно было ясно — Лиза отнюдь не испытывала к ней сестринской любви и уважения.

Дальше. У нее была возможность сделать карьеру, создавая дорогие наряды для женщин, в которых те не

нуждались, насаждая рабский труд, завоевать «достойное» место в мире моды, деньги, славу, закрыв глаза на все, что вне моды, на то, за счет чего это достигнуто. Но разве за это она боролась? Вся эта суета, работа, путешествия — все свелось к тому, чтобы продать Биллу свое предприятие и обеспечить себе пенсионный фонд ценой того, что на каждой тряпке, произведенной Norm Со, будет стоять ее имя.

Карен лежала неподвижно, настолько подавленная, что не могла пошевельнуться, не могла даже думать о будущем. До сих пор она всегда планировала будущее, знала свой следующий шаг в схеме жизни: выйти замуж за Джефри, выкупить квартиру, создать производство, завести ребенка, найти родную мать, продать свою компанию. Ее внимание всегда было сконцентрировано на следующем шаге, на достижении или приобретении чего-либо.

Теперь ничего не оставалось. Она прожила половину своей жизни, и все кончилось — и замыслы, и энергия, и любовь.

Когда она проснулась, у изголовья кровати стоял Джефри. Она сонно улыбнулась. Может быть, это все еще сон? И вдруг — как будто ей на голову свалился кирпич — она все вспомнила.

Она с трудом поднялась с постели.

Джефри держал в руках честерфильдское пальто. Когда-то это был темно-синий кашемир с черным бархатным воротником. А теперь на нем произросли какие-то серо-белые цветы, а на спине сияли ножевые порезы.

— Что ты наделала? — спросил Джефри.

Карен рассмеялась.

— Это моя новая коллекция, новый стиль.

— Ты спятила! — сказал он.

— Вот, вот. Ты уловил мой стиль.

— Ты знаешь, какой ты нанесла нам ущерб?

— Джефри, ты взял правильный тон, но играешь не ту роль. Не будем говорить о твоем гардеробе. Мне начхать на него. И, мне кажется, я тебе это доказала. Лучше обсудим то, чем вы занимались с моей сестрой в мансарде у Перри.

— Карен, ты все преувеличиваешь, у тебя неадекватная реакция.

Карен стояла совершенно неподвижно и с трудом верила своим ушам. В ее прошлых спорах с Джефри он всегда брал над ней верх. Он всегда держал себя в руках, а она не выдерживала и срывалась. И он всегда делал упор на ее неадекватное поведение. Неужели он думал, что сможет провернуть этот трюк и теперь? Ему ли говорить ей о преувеличении? Не лучше ли тогда сослаться на то, что у нее предменструальный период? Или что она сошла с ума?

— Преувеличение? Неадекватная реакция? Мой муж трахает мою сестру! Я думаю, что моя реакция вполне адекватна ситуации. Такие ситуации изучают. Я про это читала в библиотеке. По ситуации я веду себя абсолютно нормально. Я заслужила узнать правду.

Джефри отвернулся. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, потом тяжело вздохнул, бросил пальто на пол и скрестил руки на груди.

— Какую? — спросил он.

— Ты нарочно сорвал договоренность об усыновлении ребенка Синди? Ты внушил ей, что он нам не нужен?

— Нет, — сказал он. — Я был любезен с нею. Сэлли думает, что как только она увидела младенца, то передумала отдавать его и не отдаст его ни при каких обстоятельствах.

— О'кей. Не знаю, верю ли я тебе. Да, ладно. Еще один вопрос: что ты знаешь о кровавых деньгах Norm Со?