Опознание невозможно

Пирсон Ридли

В час ночи к работе приступили технические эксперты Берни Лофгрина, начавшие с лужайки и участков земли по периметру здания. С отпечатков лестницы были сделаны пластиковые слепки, хотя Лофгрин согласился с Болдтом в том, что отпечатки совпали с теми, которые были обнаружены на двух предыдущих пожарищах и это впоследствии подтвердили сравнительные лабораторные анализы.

К тому времени, когда Болдт вошел в собственный дом, внутри уже находилось девять человек, включая инженера-электрика, работавшего с хитроумным тестером напряжения, чтобы проверить, как он выразился, «сопротивление на линии», и плотника, который

высверливал в стенах отверстия, куда можно было бы ввести волоконно-оптическую камеру и исследовать стены изнутри. Эти изыскания позволили установить, что дом обладает надежной изоляцией, а также обнаружить обрывок газеты за 1922 год и отвертку фирмы «Стэнли», вероятно, столь же почтенного возраста. Через три часа тщательного обследования старший подразделения саперов и Лофгрин отвели Болдта в сторонку и объявили, что его дом «чист». После подобного вторжения его состояние можно было описать как угодно, но только не тем словом, который употребили они. Более тщательное обследование наружной стены, к которой прислоняли лестницу, решили отложить на дневное время суток, а Болдту посоветовали переночевать где-нибудь в другом месте, хотя ничего подозрительного обнаружить не удалось.

Гарман, присоединившийся к их группе, заявил:

— Вероятно, приход вашей жены домой спугнул этого малого. — Болдт с самого начала чувствовал себя неуютно в присутствии Гармана. Сержант пробурчал что-то невнятное в ответ.

Лофгрин изрек буквально следующее, вполне характерное для него:

— Это объясняет наличие отпечатков, а также помогает понять отсутствие катализатора.

— Но это не объясняет того, что произошло в лесу, — заметил Болдт.

Детектив по расследованию поджогов Нейл Баган возразил:

— Ну почему же! Мы не знаем, что там собирался делать этот человек, давайте назовем его поджигателем, — ждать или наблюдать. Может быть, например, он ждал возможности нанести повторный визит. Чтобы закончить свою работу.

Болдту хотелось, чтобы все ушли отсюда. Бранслонович была мертва; Робби находился в операционной, где ему скрепляли челюсть проволочными стяжками. Не было никаких доказательств того, что дом Болдта подготовлен к взрыву. Ему предлагали поверить в то, что поджигатель болтался по лесу, поджидая, когда можно будет вернуться. Болдту все это очень не нравилось.

Шосвиц пригласил его зайти к нему в кабинет сразу с утра. Болдт опасался, что у него могут забрать дело — дело, заниматься которым он не хотел с самого начала, но теперь оказался настолько лично причастным, что просто не мог передать его кому-нибудь другому. Через тридцать минут последний визитер вышел через переднюю дверь. Болдт запер ее на замок и позвонил Лиз, которая остановилась у Сюзанны и Вилли, разбудив их всех. Он проговорил с женой почти полчаса, постаравшись объяснить все как можно более подробно. Болдт испытывал одновременно неловкость и стыд, оттого что навлек такие неприятности на семью. Она сказала ему, что дети спят и что останется здесь на ночь.

— Мне кажется, что твоя поездка в летний домик — неплохая идея, — заметил Болдт.

— Для нас троих, ты хочешь сказать.

— Да.

— Ты меня пугаешь.

— Извини. — У него наготове была дюжина отговорок. Такие вещи случаются с полицейскими. Им повезло, что за все эти годы подобное не коснулось их. Его подмывало рассказать ей

о том, как подорвалась Бранслонович — поскольку только так можно было объяснить Лиз то, что произошло, — не для того, чтобы еще сильнее напугать ее, ему просто хотелось поделиться с кем-нибудь, выпустить гнев и страх, которые охватили его после страшной смерти своего коллеги. Он все еще видел, как она кружится, словно танцор — желтый, голубой, потом белый. Болдт по-прежнему слышал ее крик.

— Ты еще здесь? — спросила Лиз.

— Да. Здесь.

— Хочешь приехать сюда? Лечь со мной? Они выделили мне комнату для гостей.

Его жена просит его лечь рядом с ней, обнять, утешить и успокоить ее. Больше ему ничего не было нужно. Он так и сказал.

— Но ты остаешься, — возразила она.

— Я не смогу заснуть, даже если попытаюсь. Я поеду в нижнюю часть города, попытаюсь разобраться. — Он хотел взглянуть на последнее стихотворение, присланное Гарману.

— Знаешь, я скорее лишилась бы дома. Я хотела бы — и я говорю правду — чтобы он заполучил дом, сжег его и оставил нас в покое.

Болдт надолго замолчал.

— Я знаю, что означает твое молчание. Ты хочешь сказать, что ему нужен не дом, ему нужен ты. — Она всхлипнула. — О Господи.

— Я ничего не сказал.

— Ему нужен ты. Это правда?

— Мы не знаем, что ему нужно. Мы не знаем, кто он. Мы многого не знаем.

— Это кто-то, кого ты посадил раньше?

— Сомневаюсь.

— Ненавижу все это. Господи Иисусе. И что нам делать? — Она заплакала в трубку.

— Ты можешь взять отпуск?

— У меня есть несколько недель.

— Ты ничего не имеешь против?

— Против того, что меня выгоняют из собственного дома? Конечно, имею, — резко бросила она. Он ждал, пока она успокоится. — Нет, любимый, я ничего не имею против. Нет, разумеется, нет. Но я бы хотела, чтобы ты к нам присоединился.

— Служба шерифа будет приглядывать за дорогой. И за летним домиком, наверное, тоже.

— О Боже. Не могу поверить, что это происходит на самом деле.

— Не могла бы Сюзанна поехать с тобой?

— Я спрошу ее. Может, и поедет. Я люблю тебя, — вырвалось у нее. — Господи, как я тебя люблю.

— Нет музыки слаще, — прошептал он в трубку.

— Всегда и навсегда, — добавила она.

— Мы во всем разберемся, — сказал Болдт, — мы проведем переоценку и поймем, что с нами происходило в последние месяцы.

— Нам нужно поговорить. — Слова Лиз и прозвучали для него признанием, и сердце у него готово было разорваться в груди.

— Да, — согласился он. Если слезы производили шум, она услышала его.

— Ты меня изумляешь. — Голос у Лиз сорвался. — Разве я тебе не говорила, как ты меня изумляешь? Что ты совершенно невероятный человек?

— Слишком толстый, — ответил он, и она рассмеялась в трубку.

— Не для меня, — откликнулась она.

— Я люблю тебя, Элизабет.

— Постарайся заснуть, если сможешь.

Они повесили трубки.

Болдт проигнорировал приказ и долго нежился в старой ванне, которая досталась им вместе с домом, дважды включая колонку, чтобы подогреть воду. Вылезая, он вытащил сливную пробку. Через десять минут ванна опустела лишь наполовину. Он принялся искать вантуз, но не смог его найти. Ни одного проклятого вантуза в целом доме!