Оппозиция
Шрифт:
"Мы здесь власть"
"Пока кто-то в оковах - никто не свободен"
"Фальшивые выборы - фальшивые законы - фальшивая власть"
"Нет тоталитарному государству"
Но и их всех что-то объединяло.
И Данил уже знал что - они все хотели перемен.
А он? Чего хотел он?
. . .
После того случая с директором маме всё-таки позвонили.
Когда Данил пришёл домой, мама была уже там.
Он сразу понял - что-то не так. Мама пришла раньше обычного.
Такое же ощущение было, когда умер дед Данилы - мамин отец. Даниле
Мама пришла с работы рано, села на кухне и сказала только одно:
– Дедушка умер.
И было понятно - какой.
Другого - по отцовской линии - давно уже не было.
– Как?
– спросил Данил.
На памяти Данилы в их семье ещё никто не умирал. И это казалось невозможным. Дед не мог умереть, он должен был жить вечно. Но он умер - и мама сидела на кухне, молчаливая и тихая.
"Этого не может быть, - повторял он про себя, - этого не может быть".
Что люди умирают - Данил, конечно, знал с детства. Но дед - прошедший войну, доживший до девяноста лет - он не может, нет, это неправильно.
И Данил держался, чтобы не потрясти деда за плечи и не закричать, как кричал ещё ребёнком, когда с мамой приезжал к нему домой - "дед, вставай, вставай, давай. Утро уже!"
Но дед лежал - жёлтый и застывший.
И такая же застывшая была тогда мама - она сидела около гроба и молчала.
И сейчас мама сидела на кухне. И молчала. Не включала телевизор.
– Мам, ты чего?
– спросил Данил.
Данил растерялся и даже не снял куртку, прошёл так.
– Ты откуда?
– мама подняла на него глаза.
– Телефон не брал.
Данил посмотрел на экран - он был чёрный.
– Наверное, разрядился.
На столе Данил заметил свои листовки.
– Мам, - позвал он.
– Звонили из школы, - сказала она.
– Мам, - опять позвал Данил, всё ещё не решаясь пройти на кухню.
– Ты не был сегодня?
– Не был.
– А вчера?
– Вчера был. Мам...
Мама сидела в темноте. Данил только сейчас заметил, что мама даже не переоделась - так и сидит в юбке и блузке. Как ходит на работу.
– Мам!
– Где ты был? Дома?
– Дома.
– Что делал?
– Ничего.
– А институт?
Они не были с мамой особенно близки - никогда не разговаривали ни о чём, кроме бытовых дел.
"Как школа"?
"Нормально".
"Что тебе приготовить?"
"Не знаю. Чего-нибудь"
"Во сколько придёшь?"
"Часов в девять. Позвоню, если что"
И так далее. Ничего особенного. Даже никогда не ужинали вместе. Данил - у компьютера, мама - на ходу.
Они вообще редко пересекались дома. Общались или записками на столе, или смсками.
Они жили в одной квартире, но это была как будто не одна жизнь. Это были две разные жизни. Так казалось Даниле.
Но тут мама спросила.
– А институт?
Про институт мама спрашивала редко. Данил даже растерялся.
– А что институт?
– сказал он, - никто там не умрёт, если я не приду один день.
Мама вытирает кончиком фартука
Мама всегда плакала тихо. Так, что никто не слышит. Сидит, голову чуть наклонила, в руках платок. А если присмотреться - слёзы. Лицо неподвижно, замерло, никаких эмоций - только слёзы. Словно не от обиды или боли, а от безысходности. Словно она хочет сказать - "я знаю, что ничего не изменится". Это какие-то бессильные слёзы. Бывает, человек плачет - и что-то сразу меняется. Мама плачет - ничего не меняется и не может поменяться.
Данил боится этого. Когда мама плачет - жутко. Не знаешь, что и делать.
Данил кладёт руку на плечо мамы. Вроде как обнял.
Темно уже на улице, а мама только пришла.
Мама работает в Балашихе. Это на метро до Комсомольской. От Комсомольской перейти на Казанский вокзал. От Казанского на электричке доехать до Перово. А от Перово на автобусе до Балашихи.
Уезжает каждое утро в семь часов, приезжает тоже в семь. Иногда, если опаздывает на электричку, то в девять.
Данил садится на диван рядом. Кухня маленькая. Места для двоих почти нет. Посередине - слишком большой для такой кухни деревянный стол с толстыми ножками. У стены - диванчик. На котором можно спать - он раскладывается. Двери на кухню нет - отец её снял, чтобы было больше места. Половину дверного прохода занимает холодильник.
– И вообще, - говорит он, - я не знаю насчёт института. Артём предлагает в шиномонтаж пойти...
Мама от неожиданности перестаёт плакать.
– Какой Артём? С третьего проезда? Нашёл с кем советоваться. Какой ещё шиномонтаж?
– Сейчас в институт не все идут.
– Артём пусть и не идёт.
– У меня ещё друг не идёт. Он в колледж пойдёт. Строительный.
– Какой ещё друг? Какой строительный? Ты что, - она обняла Данила, прижала к себе.
– Ты что? Тебе чего не хватает? Учись, пока я работаю.
От мамы пахнет луком. Рядом на диване лежит мамин фартук - клеёнчатый, потёртый - весь в пятнах, которые уже не отстирать.
– Артём получает пятьсот рублей в день.
– Говорит Данил. И ему кажется, говорит убедительно, как взрослый.
– Потом больше будет. В колледже тоже стипендия. Тебе не надо будет так много работать.
– Перестань! У меня работа лёгкая. Иногда работы нет - я сижу там целый день, книжки читаю.
Мама работает на складе лекарств. Разбирает коробки, проверяет по списку, собирает коробки, опять проверяет по списку. Если надо отправить лекарства в аптеку - отправляет.
Даниле она каждый раз говорит, что дел там почти нет, лекарства приходят редко, и почти всё время они сидят и читают книжки.
– Тебе деньги нужны?
– лицо мамы застыло. И слёзы тоже застыли.
– Сколько? Ты что, занял у кого-то?
– При чём тут деньги. Просто на бесплатное сложно пройти.
– А Олег тебя не может с собой взять?
– Ну как он возьмёт?
– Данил разозлился.
– Он же не приёмная комиссия.
– Ну у него же отец!
– И что, отец? Это же его отец, а не мой.