Опровержение идеи о существовании внешнего мира
Шрифт:
— Не уверен, что догоняю, — говорит Уолт.
— Это нормально. Мы вернёмся к этому через минуту. А пока просто признаем, что мы мыслим с точки зрения этих двух сторон реальности.
Уолт кивает.
— Конечно, — говорит он.
— Теперь, вспоминая о тарелке, мы можем подумать, что нет такой уж большой разницы между этими двумя сторонами — вероятно, мы думаем, что разница лишь в перспективе. Но когда мы всерьёз об этом задумаемся, мы поймём, что с помощью размышления о реальности можно раскрыть гораздо более фундаментальную разницу. То есть, когда мы действительно тщательно всё обдумаем, мы осознаем, что разница между тем, каким
— И в чём же тогда разница? — спрашивает Уолт.
— Ну, из чего состоит реальный мир?
Минуту он думает, прежде чем ответить.
— Атомы, молекулы и так далее, — говорит он.
— Однако, это не то, что мы видим в прямом переживании, не так ли? Хотя учёные и философы продолжают говорить нам, что всё состоит из частиц и сил, когда мы смотрим сами, мы находим нечто совершенно другое.
Он начинает озираться по сторонам. Я решаю прийти ему на подмогу.
— Мы не видим мир, какой он есть в действительности — мы не видим сил, или фотонов, или субатомных частиц — но когда мы смотрим сами, мы видим мир, каким он нам кажется с позиции чувств. Если мы взглянем на наше прямое переживание, то мир будет состоять из ощущений цвета, звука и прикосновений, а не из атомов, молекул и так далее.
Он сосредотачивается ещё сильнее. Это разворачивание человека к собственному восприятию, самостоятельному исследованию, является первостепенно важным — и наблюдая за Уолтом, я вдруг вспоминаю своё собственное исследование. Я смотрю на то время с несравнимой благодарностью — как и Уолт будет когда-нибудь смотреть, вспоминая об этих днях, когда он только начинал тянуть нить этой материи.
— Ты прав, — говорит он, — с точки зрения моего прямого переживания — цвета, звуки и прикосновения — это то, из чего состоит мир. Я никогда не думал об этом с такой точки зрения.
Я киваю.
— Эти ощущения — визуальные, слуховые и тактильные — составляют наше восприятие мира. И не важно насколько близко ты смотришь, не важно насколько велико приближение, субатомные частицы, из которых мы думаем состоит мир, никогда в действительности не появятся в нашем восприятии. Всё, с чем мы можем встретиться, это эти ощущения.
— Значит, всё это, — Уолт обводит взглядом комнату, — просто... мысли?
— Верно. Визуальные ощущения. Цвета. И ещё: мы никогда не сможем заглянуть на другую сторону этих ощущений, чтобы увидеть, что там в реальности. Мы никогда не увидим, точно ли отражает видимый нами образ реальный мир — являются ли субатомные частицы, из которых, как мы думаем, состоит мир, тем, что на самом деле существует.
— Но...
— И учёные тоже не могут, кстати. Единственный мир, который они могут изучить — вот этот, — я снова развёл руками, — а именно, мир, который видится нам через наш аппарат восприятия, который состоит из этих ощущений. В лучшем случае учёные могут изучать эти образы в тщетной попытке угадать, что находится на другой их стороне.
Конечно, с их точки зрения они познают реальность. Но даже если сами эти образы соответствовали бы тому, что на самом деле существует, всё, что они могут познать, это ощущения — а соответствуют эти образы реальности или нет, мы никогда не узнаем.
— Это как если бы мы жили в собственном виртуальном описании мира,
Он глядит на меня.
— Какой?
— У тебя нет никакой возможности переживать что-либо, кроме своего собственного сознания, — отвечаю я.
***
— Дай-ка я хорошенько запомню, — говорит Уолт. — С одной стороны у нас реальный мир: в общем куча субатомных частиц, которых мы никогда в действительности не видим. С другой — наш непосредственный опыт, который категорически отличается от объективного мира в каждом аспекте — просто визуальные, слуховые и тактильные ощущения, которые составляют мир, как мы его знаем, и за пределы которого мы никогда не сможем заглянуть.
— Да, хорошее обобщение, — говорю я. — Но что лежит между ними?
На секунду Уолт задумывается.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он.
— Что вообще разделяет эти две стороны?
Он задумывается надолго, и потом удивляет меня правильным ответом.
— Я, — говорит он.
— Правильно. Ты стоишь одной ногой в объективной реальности — там, где ты существуешь — а другой в своём непосредственном опыте. И разделением этих двух частей является твой аппарат восприятия, в котором физическая реальность на одной стороне становится явной как чувственные переживания на другой.
Уолт какое-то время размышляет.
— А под "аппаратом восприятия", я полагаю, ты подразумеваешь мозг? — спрашивает он.
— Или что-то, из чего возникает наше восприятие, — отвечаю я.
— Уже довольно точно установлено, что наше восприятие происходит в мозгу, — говорит Уолт.
— Ты называешь это " мозг", но ничто не указывает на то, что этот чувственный аппарат не может быть компьютером, генерирующим эмпирическое содержание в хитроумной симуляции или что-то вроде того.
— Ты хочешь сказать, что мы можем находиться в Матрице?
— Или может быть всё это, — я оглядываюсь вокруг, — просто сон в космическом сознании. Или ещё что-то. Я хочу сказать, что что бы ни было источником нашего восприятия, само оно не является его частью, так же, как видео камеру нельзя найти в снятом ею фильме. Таким образом, исследование картинок ничего не скажет о том, какое устройство использовалось в их производстве, в какой реальности это устройство существует, или даже вообще существует ли за ними объективная реальность. Всё, что мы знаем, это что есть картинки — наш непосредственный опыт — и любая идея, что есть что-то за их пределами, навсегда останется непроверяемым предположением.
— Но ведь согласно этой логике, так же может не существовать и "аппарата восприятия"?
— Верно. Может быть, нет ничего, кроме этого поля переживаний, — говорю я, оглядываясь вокруг. — Но коль скоро мы утверждаем идею об "объективной реальности", так называемый "аппарат восприятия" обязательно должен существовать для того, чтобы отвечать за наше субъективное восприятия этой реальности. Они идут в одной упаковке, так сказать.
С минуту он думает.
— Поправь меня, если я ошибаюсь, — говорит он, — но наш привычный повседневный мир это просто мираж на экране нашего чувственного аппарата — природа которого неизвестна — и когда мы думаем, что видим мир, на самом деле мы смотрим на мираж?