Опрятность ума
Шрифт:
Сначала дикторский текст, а потом уже передача в эфир.
Червяк передаёт червяку боль, лев льву — голодную ярость, а человек человеку — образы и слова.
На каком языке? Мысли иностранца поймёшь ли?
И возможно, лев для антилопы иностранец.
Как видно, на каждое возражение находится контрвозражение — сомнения не разбивают основного: имеется биологический агрегат по имени мозг; работая, он выделяет энергию, часть её утекает в пространство, её можно в принципе улавливать, по ней настраивать похожий механизм — другой мозг.
И что я доказал (себе?). Доказал, что телепатия правдоподобна,
Это только первая проблема. За ней следует вторая: что именно передаётся?
Передаётся только волнение (настроение толпы), только вопль о помощи или ещё и содержание мысли — образы, слова.
Вот я стучу сейчас на пишущей машинке. Стучу! Стук — побочное явление. Я могу устроить так, чтобы машинка в соседней комнате, воспринимая мой стук, автоматически включалась и начинала печатать. Но что она будет печатать? Абракадабру? Чтобы та, чужая, машинка повторяла мой текст, надо мне каждую букву соединить со струной. Если “А” вызывает звук “ля”, а “Б” — “си”, а “В” — си-бемоль следующей октавы, вторая машинка, резонируя, сумеет повторять мой текст буква за буквой.
Не вызывает сомнения, что мысли человека сопровождаются электрическим шумом (аналогия стука машинки). Вопрос в том, есть ли в том шуме мелодия. Соответствует ли каждой мысли точный спектр?
Каждой мысли — спектр? Пять тысяч спектров, и у всех людей одинаковые? Едва ли!
Но положение облегчается, если спектр соответствует не мыслям и образам, а буквам и краскам. Звуков около полусотни, все многообразие мира глаз складывает из трех цветов — красного, зеленого, фиолетового. Полсотни звуков и три цвета могут иметь несложный телепатический код, единый для множества людей. Это уже правдоподобно.
Как же мы мыслим: картинами или цветовыми точечками, подобно художникам-пуантилистам? Мыслим идеями или словами, состоящими из букв?
Как мыслю я? Идеями или словами?
Классическое представление об учёном-искателе: астроном, вперивший взгляд в небо, проникает мысленно в тайны отдалённого мира, такого отдалённого, что он видится блёсточкой на небе.
В моем положении что-то комическое, не поэтическое. Я сижу перед зеркалом, пальцем стучу себя по лбу. Вот она, тайна из тайн, — в одном сантиметре от моего пальца. Я мыслю, но не ведаю, как мыслю. “Как ты мыслишь?” — вопрошаю я своё Я. Молчит моё Я.
Здоровому помогают больные. Нужное мне объяснение нахожу в учебнике психических болезней, глава XVI — “Шизофрения”. Описывается синдром Кандинского. Синдром — учёный термин, обозначает всю сумму болезненных признаков и ощущений общего происхождения. Так вот, при синдроме Кандинского психические больные слышат собственные мысли — набегающие, запоздалые, иногда через час или день, как бы записанные на магнитофон. Мысли произносит их голос, голос знакомых или чаще глухой, невыразительный шёпот. Слова произносятся, буквы, фонемы…
Эту подсказку искал я. Люди думают звуками, словами. И если каждому звуку отвечает некий спектр электрических колебаний, он может быть передан слуховым нервом и принят слуховым нервом другого человека. А спектры цветовые будут передаваться и приниматься зрительными нервами.
Синдром Кандинского — ощущение открытости мыслей. Мысли больного произносятся
Взял я этого Кандинского в библиотеке. Участник русско-турецкой войны, ординатор больницы Николая-чудотворца в Петербурге, и жил-то всего сорок лет.
Описания больных интересны мне. Своеобразная репетиция. Эти шизофреники ошибались, считая, что их мысли прочитываются, но они чувствовали себя открытыми. Чувствовали себя так.
Как воспринимали открытость? По-разному, в зависимости от темперамента. Некоторые стыдились. Старались вообще не думать, чтобы невидимые шпионы ничего не подслушивали. Один бойкий молодой человек, врач между прочим, вступил в перепалку с невидимыми “штукарями за простенком”, дразнил их, отругивался, даже открытки им посылал. Многие преисполнились величайшего самомнения. Ещё бы: они особенные, избранники, в их мозгу центр таинственных передач, штаб тайных действий. Был один: считал свой мозг штабом восстания, себя — главой заговорщиков, собирающихся свергнуть китайского богдыхана, установить в небесной империи демократию. Целый роман построил с приключениями.
Открытость сама по себе ни плоха, ни хороша. Кому-то на стыд, кому-то на гордость.
Так обстоит дело с воображаемым синдромом.
В технике нужно ещё открыть эту открытость.
Пока идёт благополучно. И на этом этапе доказал (себе), что возможна содержательная телепатия, слова могли бы передаваться побуквенно, своеобразной азбукой Морзе, а образы — цветными точками, наподобие телевидения.
Могли бы! Но передаются ли?
И если передаются, то как: электромагнитными волнами или неведомой энергией?
Как открыть неведомое и как его усилить?
А может быть, усиливать не неведомое, а заведомое: чувствительность слуховых и зрительных нервов?”
В одном из стенных шкафов нашлась старенькая пишущая машинка, видимо, та, что упоминалась в записках. Стуча одним пальцем, потом двумя, постепенно набирая темп, Юля перепечатывала строчку за строчкой, каллиграфическим почерком вписывала формулы. Зачем? Чтобы не пропали идеи отца. И просто так, для себя. Юле казалось, что она беседует с отцом; при жизни не успела, сейчас, казня себя, искупает вину. Интересный человек оказался: вдумчивый, рассудительный, требовательный к себе и самостоятельный. Ах, упустила Юля такого отца! Как хорошо было бы проводить вечера вместе, неторопливо рассуждая о людях и науке. И если бы рядом жила, лелеяла бы, не кинула в полное распоряжение хищницы-соседки, может, и выходила бы. Променяла отца на гам общежития, на беспорядочное расписание, на возможность всю стипендию потратить на кофточку.
Поздно умнеем мы! Поздновато!
И сейчас, как бы заглаживая вину, Юля остатки отпуска целиком посвятила памяти отца. Сидела над пыльными бумагами от рассвета до сумерек. Только под вечер, когда от неразборчивых строк и формул начинала трещать голова, Юля выходила проветриться. И обязательно с викентором на лбу. Занимательно было мимоходом заглядывать в чужие мозги. Юля сама с собой играла в отгадывание. Идёт навстречу человек, кто он, о чём размышляет? А теперь включим аппарат. Ну как, правильно угадала?