Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни
Шрифт:
НА СВЯТОМ ПОРОЖКЕ
Спирит В. П. Быков у старца Нектария в Иоанно-Предтеченском Скиту.
В 1913 году в Москве появилась на прилавках книжных магазинов книга Владимира Павловича Быкова «Тихие приюты для отдыха страдающей души. Лекции-беседы». Надо знать духовно-нравственную атмосферу того времени, кануна Первой мировой войны и революции, чтобы оценить необычность вышедшего издания, – оно резко выделилось из плотного теософски-спиритического строя тогдашней культуры и открыло ясный горизонт Православия. Быков публично говорил о русских монастырях, более – об обителях Калужской губернии, среди которых самым ярким было сияние Оптиной Пустыни с ее духоносными старцами. На лекциях автор проектировал на экран виды монастырей,
В книге своей Быков очень откровенен, – с сильнейшим покаянным чувством рассказывает он подробности своей спиритической деятельности и постепенного пробуждения. «Я делал это по слепому неведению, – писал он, – по искреннему увлечению в глубокой уверенности, что это и есть тот истинный путь, которого так бесконечно-настойчиво, так жадно ищут многие в наш век; обманывал, быв обманут, но это меня не оправдывает, так как те, которые шли по моему указанию в тенеты лжи, в тенеты спиритизма, оккультизма, теософии, – тонули и гибли там так же, как и те, которые самостоятельно падали в эту мертвой хваткой поглощающую бездну… Но… я верю, неистощимое милосердие искупившего нас Своею кровью Господа – безгранично, и молитвы Церкви – чудодейственно плодотворны, и им, и только лишь им теперь я вверяю и себя, и тех, которые, благодаря моим заблуждениям, стали на скользкий путь пагубного увлечения. Господь выправит и их, и мои пути!»
Быков приехал в Оптину в начале лета 1913 года уже поколебленным в своих спиритических убеждениях, но еще ничего не решившим. Искры веры, не угасавшие, очевидно, в нем, начали разгораться. Ему страшно стало от того, что как спирит он не должен считать Христа Богом. Он не хотел предавать Христа… Мысли его так путались и так мучили его в это время, что он боялся сойти с ума. Куда кинуться за помощью? Не поехать ли в Америку? Он и об этом думал. Он уже собрался, как пришла весть о гибели огромного трансатлантического парохода «Титаник», на котором погиб и друг Быкова, английский спирит Вильям Стэд. Быков принял предложение одного из своих знакомых погостить у них на даче в Калужской губернии, на Оке, отдохнуть, подышать свежим воздухом, – и поехал туда. Красота этого края его поразила. Тихая, духовная красота, окружающая «тихие приюты для отдыха страдающей души»…
Он посетил Тихонову пустынь и Сергиев скит, принадлежащий к ней, Шамординский монастырь, обитель «Отрада и утешение» и, главное, – Оптину с ее Скитом. Окончательное обращение его произошло, как он писал, – «не в заграничной поездке, не благодаря бездельному шатанию по всему свету, а только исключительно благодаря тому, что я стал на обычный путь простого, серого, темного русского православного мужичка, пошел на поклонение дивным православным святыням, и в оазисе, освежающем человеческую душу, возрождающем ее, – в Оптиной Пустыни, среди старцев получил окончательное исцеление и навсегда».
Придя в оптинский Скит, Быков обратился сначала к скитоначальнику о. Феодосию.
«Преподав мне свое благословение, – пишет Быков, – он предложил мне побывать у старца Нектария:
– Знаете, если вы даже побудете на порожке у этого великого по смирению старца, то и это, кроме Божьего благословения, ничего не даст вам.
Перейдя через дорожку, я направился к подъезду старца Нектария. Позвонил. Передо мной тотчас же отворилась дверь. Когда я вошел в коридор, я увидел много мужчин, сидевших и стоявших, очевидно, в ожидании старца. Необходимо заметить, что в это время был особенно большой наплыв посетителей у старцев, поэтому, как говорится, всё было переполнено. Келейник провел меня в особую комнату, где
Я ожидал очень недолго. Через какие-нибудь 10–15 минут я услыхал, как в передней все зашевелились. Встал и я, приблизился к двери, и вижу, как, направляясь ко мне, идет старец, человек очень невысокого роста, в таком клобуке на голове, в каком обыкновенно пишется и рисуется старец Амвросий.
Это был старец Нектарий. Благословивши всех, он подошел ко мне и со словами: «Пожалуйте», – ввел меня в свою келлию. Точно такая же обстановка, как и в келлии старца Феодосия: иконы, портреты, направо большой, старинный развалистый диван, накрытый чехлом. Неподалеку столик, на котором лежат несколько книг… Старец Нектарий усадил меня на диван, а сам сел со мной рядом в кресле. По виду старцу Нектарию нельзя дать много лет. Небольшая бородка почти не изменила своего природного цвета.
Странное впечатление на посетителей производят глаза старца, в особенности во время беседы. Они у него очень маленькие, вероятно, он страдает большой близорукостью, но вам часто кажется, в особенности когда он сосредоточенно вдумывается, что он как будто впадает в забытье. По крайней мере, таково было мое личное впечатление. В то время, как старец Феодосии вырисовывается в ваших глазах человеком живым, чрезвычайно скоро реагирующим на все ваши личные переживания, – о. Нектарий производит впечатление человека более флегматичного, более спокойного и, если хотите, медлительного. Так как посещение этого старца послужило окончательным разрешением всех моих переживаний, я постараюсь по возможности точно воспроизвести смысл моей беседы с ним.
– Откуда вы изволили пожаловать к нам? – начал медленно, тихо, спокойно говорить о. Нектарий.
– Из Москвы, дорогой батюшка!
– Из Москвы?..
В это время келейник старца подал ему чай и белый хлеб:
– Не хотите ли со мной выкушать стаканчик чайку? Дай-ка еще стаканчик!.. – обратился он к уходившему келейнику.
Я было начал отказываться, говоря, что ему нужно отдохнуть. Что я не смею нарушать его отдыха. Но батюшка, очевидно, вовсе не имел в виду отпустить меня, и, со словами: "Ничего, ничего, мы с вами побеседуем", – придвинул ко мне принесенный стакан чая, разломил надвое булку и начал так просто, ровно, спокойно вести со мной беседу, как с своим старым знакомым.
– Ну, как у вас в Москве? – было первым его вопросом. Я, не зная что ответить, сказал ему громкую фразу.
– Да как вам сказать, батюшка; все находимся под взаимным гипнозом.
– Да, да… Ужасное дело этот гипноз. Было время, когда люди страшились этого деяния, бегали от него, а теперь им увлекаются… извлекают из него пользу…
И о. Нектарий в самых популярных выражениях прочитал мне целую лекцию в самом точном смысле этого слова – о гипнотизме, ни на одно мгновение не отклоняясь от сущности этого учения в его новейших исследованиях. Если бы я пришел к старцу хотя бы второй раз и если бы я умышленно сказал ему, что я – спирит и оккультист, что я интересуюсь, между прочим, и гипнотизмом, я, выслушавши эту речь, мог бы с спокойной душою заключить, что старец так подготовился к этому вопросу, что за эту подготовку не покраснел бы и я, человек вдвое почти моложе него.
– …И ведь вся беда в том, что это знание входит в нашу жизнь под прикрытием как будто могущего дать человечеству огромную пользу… – закончил о. Нектарий.
В это время отворилась дверь, вошел келейник и заявил: "Батюшка, вас очень дожидаются там".
– Хорошо, хорошо, сейчас, – проговорил старец, а затем, немножко помедлив, продолжал, обращаясь лично ко мне:
– А вот еще более ужасное, еще более пагубное для души, да и для тела увлечение – это увлечение спиритизмом…
Если бы в этой келлии, где перебывал целый ряд подвижников-старцев Оптиной Пустыни, раздался сухой, металлический, знаете, – бывает иногда такой в жаркие летние июньские грозовые дни, – раскат оглушающего удара грома, он бы не произвел на меня такого впечатления, как эти слова боговдохновенного старца.