Опустошенный жених. Женская маскулинность. Аналитическая психология
Шрифт:
Как мне кажется, в настоящее время необходим не медленный переход, а кардинальное изменение, резкий скачок в сознании. Наша задача - и мужчин, и женщин - заключается в том, чтобы, освободившись от патриархального гнета, прийти к любви, излучаемой в самой глубине нашей аутентичной жизни. Рационально рассуждая, вы можете сказать: «Что же здесь нового?» Почувствуйте себя эмоционально обнаженными, тогда поймете.
Чтобы к чему-то прийти в нашей дискуссии, имеет смысл сначала рассмотреть мужчин и женщин в отдельности, а затем снова рассматривать человека вообще. Поскольку папина дочка становится первой жертвой патриархальности, давайте отсюда и начнем. Воспитанная s патриархальных традициях, она ценит логику, порядок, разумность, дух, целенаправленность. Она ожидает получить ничуть не меньше, чем земной рай, тот самый рай, который окружает самого любимого, самого сильного Бога-отца-возлюбленного, тот самый идеал, который сжимает в кулаке грубая реальность. Ожидая всего
Несмотря на то, что в этом «Любезный, позолотишь ручку?» слышатся сардонические нотки, там содержится и жестокая правда. Женщина, которая с детских лет отзеркаливает отца, принимает на себя проекцию его анимы. Следовательно, она обладает весьма неразвитой женской идентичностью, если вообще обладает ею; причем основанием для такой идентификации служит ее собственное женское тело. Ее концепция женственности целиком и полностью основывается на понятии мужчины о том, что такое женственность, а ее самооценка зависит от одобрительных мужских улыбок. Так или иначе, она изображает все, опираясь либо на свои изящные туфли от Гуччи, либо на свой приличный Оксфорд. Профессионально и социально она автоматически становится зеркалом, в котором мужчины видят отражение своей внутренней женщины. В близких отношениях она превращается в скульптуру, изображающую слепок своего возлюбленного.
Зависимость такой женщины обрекает ее на отношения любви-ненависти, ибо сама напряженность ее сознательной инициации компенсируется бессознательным ужасом потери. Какое бы реальное чувство она ни испытывала, оно подрывается самоуничижением. Какой бы самодостаточной она ни казалась, ей точно известно, что ее линия жизни связана с мужчиной, который может перерубить пуповину, едва этого захочет. «Любимый, не бери все!» - вот он, ужасный страх, который она так редко проявляет. Игра на выживание заставляет ее опираться на свое очарование, привлекающее столь же очаровательных мужчин. И те и другие оказываются в западне. Никто из них не находится в контакте со своим подлинным чувством, и в конце концов представление заканчивается. Однако в таком положении любая подачка - один телефонный звонок, один знак внимания, один привычный жест - может вогнать ее в дрожь и парализовать любую попытку, которую она могла бы еще предпринять, чтобы как-то выйти из игры.
Папина дочка - это чаще всего женщина, отец которой жил в тени отца своей жены. Иными словами, мать дочери тоже была папиной дочкой. Она была лишена иллюзий мужчиной, за которого вышла замуж, полная горечи из-за того, что тот не стал блистательным рыцарем или любящим спасителем, которых она на него проецировала.
Попадая в щель между фантазией и реальностью, дочь может идентифицироваться с фантазией и пытаться достичь того, чего не удалось достичь отцу или матери. Здесь возможны разные варианты. Отец действительно может быть в своем обществе почитаемым судьей, уважаемым доктором или адвокатом. Он воистину может быть великим человеком. И наоборот, он может быть опустившимся алкоголиком или вообще отсутствовать вследствие развода или смерти, и в каждом случае девочка может фантазировать о том, какая бы у нее была прекрасная жизнь, если бы папочка вернулся домой.
Превратившись во взрослую женщину, она ищет отца-любовника, который будет ее холить и лелеять, папочку, для которого она станет всем на свете. Не найдя со своим телом контакта, она страстно желает интеллектуального или духовного Света. В конце концов она зачастую находит такого носителя Люциферова Света, пьяного либо от своего воображения, либо от своего виски, либо от своих наркотиков, - человека, констеллирующего в ней бессознательную мать, которая может стараться его спасти, но в конце концов прекратит потакать маленькому нарциссическому мальчику.
Даже на более глубоком уровне она может найти такого мужчину, который фактически притягивает ее не как отец, а как идеализированная внутренняя маскулинность матери. Тогда ей придется проглотить горькую правду: бессознательный образ, оказавшийся ловушкой для матери, становится тем же образом, на который попалась она сама. По иронии судьбы она проживает бессознательное женщины, которая всю свою жизнь сознательно отказывалась от соперничества.
Там, где реальностью, в которой она выросла, был психологический или физиологический инцест, а возможно, и тот и другой, она будет искать любовника, который совершал бы над ней насилие и ее использовал. Папина дочка растет слепой в отношении теневой стороны своего отца, а в действительности - в отношении тени любого мужчины; таким образом, для нее мужчины - почти инопланетяне, больше, чем просто люди; они находятся ближе к богам: духовным или животным. Столкновение с мужской тенью констеллирует се бессознательных дьяволов и материнскую ярость в отношении мужчин. Разумеется, она сразу ощущает, что ее предали.
В зависимости от своей психологии, она будет держать заряженное ружье, направив ствол либо к себе, либо от себя, чтобы совершить самоубийство
Темная сторона маскулинности, которая проявляется в образе волшебника или дьявольского любовника, может едва различаться в сновидениях. Часто они превращаются друг в друга или растворяются в расширенном образе, трансцендентном и тому и другому. При обсуждении Троицы в «Легенде о Святом Граале» авторы обозначают различия между Отцом, Сыном и Святым Духом. Такое четкое разъяснение мне кажется очень ценным в понимании линии развития от волшебника к дьявольскому любовнику, а от него - к Парсифалю.
Образ Отца, который находит свое отражение в Ветхом Завете, - это образ творца и создателя всего, проявляющего по отношению к человеку свою благожелательность и вместе с тем сеющего разрушение. Люди ведут себя по отношению к нему, как дети, не позволяя себе поразмышлять над природой этого эгоистичного, темного и светлого Бога-отца и не обладая способностью к его критическому восприятию… Однако с появлением образа Сына Божия возможности человеческого осознания по-прежнему остаются разными; с точки зрения исходной целостности единого часть - это отдельная сущность, которая становится своей противоположностью или другим; вот почему во многих религиях архетипический образ Сына Божия - это образ страдальца. Например, он становится жертвой сил тьмы и ради спасения мира должен быть снова освобожден… Обращенная к человечеству часть образа Отца соответствует детскому состоянию сознания, при котором человеку уже заранее уготована судьба или жизненный путь, имеющий неподвластные никакой критике характерные черты закона. На следующем этапе, в Эпоху Сына, возникает сознательное отношение к тому, что ранее принималось на веру, без обсуждения, и тогда появляются критическое отношение, противоречивость суждений и моральные нормы. Соответственно, условие существования Сына является одним из конфликтов… [Как пишет Юнг] «Пример жизни Христа - это сам по себе «переход», а потому он выполняет функцию моста, ведущего к третьей стадии, на которой восстанавливается исходный статус Отца. Так, собственно, и произошло»^. Такова третья стадия, стадия Святого Духа, на человеческом уровне соответствующая установке, которая через признание и направляющую и просветляющую функцию бессознательного побуждает человека к движению, необходимому для выхода из постоянного конфликта. Оно не означает возвращение назад, на первую стадию, хотя ошибка в таком возвращении, естественно, таит в себе эту угрозу. Здесь идет речь о подчинении личной независимости духу… Одновременно приходит освобождение от веры, по своей сути основанной на власти, независимо от того, является ли эта власть психологической или властью общественной организации. Парсифаль действительно tierz hom (тройственный человек.
– В.М.), обреченный судьбой играть роль человека, переросшего стадию конфликта, характерного для состояния Сына, и вынужденного осознать направляющий, духовный закон бессознательного, а значит, реализовать и признать внутреннюю целостность.
Развитие Джоан может послужить иллюстрацией такого последовательного развития. Идентифицировавшись с образом своего мужа-отца, она внутренне доверяла его авторитету. Вдруг она лицом к лицу столкнулась с ужасной истиной: он больше се не любит. Они разошлись. Несколько месяцев спустя ей приснилось, что они живут в холодном замке, пользующемся дурной славой; подобный замок описан в произведении «Зловещие вершины» (Wuthering Heights). При этом ее сияющий муж принял образ сумасшедшего Хитклиффа, который бил их собаку, насиловал их дочь и, разыскивая ее по коридорам, завывал и звал ее по имени. В действительности у Джоан не было ни дочери, ни собаки; она жила в отдельной квартире. Однако, имея внутреннего демонического любовника, совершенно не переносящего женственности, она была заряжена «критичностью, рассудительностью и соблюдением моральных норм».
Сон позволяет предположить, что реальной проблемой является ярость, направленная на то, чтобы всех низвести до положения жертвы. Ей требовалось обрести достаточно уверенности в себе, чтобы поработать с телом, и после нескольких месяцев, в течение которых ей приходилось терпеть сильную физическую боль, постоянно пребывая в напряжении между двумя крайностями: жертвой и насильником, - ей удалось эту ярость разрядить. Затем трансцендентная функция привела к появлению нового исцеляющего образа трансформирующей женственности. Черная Мадонна, светящаяся десятифутовая женщина, посадила сновидицу себе на колени, склонив ее кудрявую голову себе на грудь, рядом со своим великим бьющимся сердцем, и тем самым возвысила ее. Когда Джоан оказалась в состоянии оказать материнскую заботу собственному эго (во сне - самой себе), с насильниками и жертвами удалось покончить. Несмотря на то, что в этом сновидении эго сна относится к Мадонне, как ребенок, можно с уверенностью утверждать о возникновении доверия в воздействии «направляющего, одухотворяющего аспекта бессознательного».