Опять ягодка (сборник)
Шрифт:
Старейший артист народного театра Сергей Николаевич Клюев, главный бухгалтер местного универмага, репетировавший роль Тригорина, возомнил, как и следовало ожидать, что Кася к нему неравнодушна не только по роли, но и по жизни. И стал к ней приставать, особенно беспардонно пользуясь одним моментом в пьесе, когда Тригорин, уезжая, целует Нину и лопочет всякую любовную ерунду, тем самым себя стимулируя и заводя. Пользуясь случаем, Сергей Николаевич всякий раз, дождавшись этого момента в сцене, лапал Касю за грудь. Касе это быстро надоело, но ни скандалить, ни объясняться с режиссером она не хотела и однажды попробовала перевести сексуальные притязания Сергея Николаевича в злую шутку. В тот день перед репетицией она нацепила себе на грудь пластиковые чашки. Получилась такая пластмассовая грудь, очень твердая, и когда Сергей Николаевич уже привычно во время репетиции цапнул ее за грудь, на лице его отразились сначала
Работа в «Васильке» была тяжелой, деньги на Ригу собирались с трудом. И если бы не танцы, аэробика и народный театр – была бы совсем тоска. А так – рутинная жизнь продолжалась. Все-таки она подпитывалась мечтой. Мечта согревала, мечта звала, и трудности благодаря ей преодолевались легко и даже весело. И Кася, даже когда мыла посуду и протирала столы, напевала песни Лаймы Вайкуле. «Ах, вернисаж, ах, вернисаж», – тихонько пела про себя Кася, ведомая своим латвийским маяком.
Глава 7
Семен
И все-таки Сема нашел себе защитника, точнее защитник, как волшебник, появился сам. Шел уже третий день после особенного избиения Семена. Особенного потому, что, с одной стороны, это было акцией возмездия за травму Женькиного носа, а с другой – оживление действию придавало то, что теперь Семен сопротивлялся. Раз решив, что он больше не будет просто мальчиком для битья, он пытался всякий раз, хоть и безуспешно, давать сдачи. Но где ему было состязаться с двумя разрядниками по боксу, одному из которых новичок, дилетант, лох случайно сломал нос. Да-да, именно сломал, и свирепый Женька ходил теперь с наклейкой на переносице. Не обидно было бы получить опять же от разрядника, но тут… от этой рыхлой жабы – ну, куда это годится! На теле Семена уже живого места не было, а попытки дать сдачи ни к чему не приводили: такого же успеха, как в первый раз, достичь не удалось.
И вот уже третий день невдалеке от школы Валька и Женька после уроков метелили прямо на улице своего слабого спарринг-партнера. Метелили молча и старательно. Как вдруг возле живописной группы, выступающей под девизом «Олимпийский спорт не только для олимпийцев», тормознул пыльный и красивый мотоцикл и с него, как ковбой с лошади, легко спрыгнул Вениамин Юрьевич Знаменский, их же учитель физкультуры и чемпион города в тройном прыжке. В темных очках, кожаной куртке и бандане спаситель подошел к разминающимся юношам и воззвал к справедливости. Куртки-косухи, инкрустированные металлом, и банданы вошли в моду уже давно, но именно Вениамин Юрьевич был своего рода первопроходцем, предвестником униформы рокеров и мотоциклистов в их вполне замшелом, консервативном городе. В школе он выглядел совсем по-другому, и обыкновенный спортивный костюм словно сливался с образом учителя. А тут стереотип был нарушен, учитель удивил. Удивил до того, что пацаны даже не сразу его узнали, после того как Знаменский, подойдя ближе, негромко, но как рефери на ринге, сказал: «Стоп! Брек!» Валька и Женька перестали махать кулаками и обернулись к подошедшему. Тогда Вениамин Юрьевич поцокал укоризненно языком и сказал: «Некрасиво-то как, а… Двое не слабых – на одного слабого, да? Неравный бой, ребята…»
– А тебе, дед, чего?.. Че ты лезешь? Тарахти дальше на своем железном коне, – пролаял неуловимый мститель Женька, а Валька поддержал: «А то щас тебе по очкам настучим и мотоцикл сломаем, понял?..»
– Попытайтесь, – улыбнулся Вениамин Юрьевич и снял очки. И тут оба драчуна его узнали.
– Ой, Вениамин Юрьевич, извините, – мгновенно сменил образ нахальный Женька.
– Да, простите, Вениамин Юрьевич, – вторил ему грубый Валька, – не узнали. Не сердитесь, пожалуйста.
Мимикрировали ребята мгновенно. В их детдоме все были такие, во всяком случае – мальчишки. В зависимости от обстоятельств могли предстать кем угодно – хоть волком, хоть овечкой. Можно даже с интервалом в пять секунд, как в данном случае. Знаменский не в первый раз с этим сталкивался и сейчас только усмехнулся невесело. Потом взял за руку спасенного Семена и убрал его себе за спину. После чего сказал непедагогично: «Ну вот что, засранцы, чтоб я этого больше никогда не видел. Первое – это подло и не по-мужски, и второе – из вас потом не выйдет ничего, так и останетесь подлыми, злобными тварями. Если сейчас не поймете, то будущего
Так сказал Вениамин Юрьевич Знаменский, благородный и красивый учитель физкультуры, рыцарь. Ах, как ошибался он! Ведь все случится совсем наоборот: перестройка закончится, именно подлые, злые твари окончательно займут в обществе доминирующее положение, добавив к своим главным качествам еще хитрость и жадность. Но теперь, как ни странно, в середине 90-х годов, еще кто-то на что-то надеялся: например на то, что справедливость – извиняюсь за пафос – восторжествует. И одним из этих немногих был Вениамин Знаменский, который, обращаясь к боксерам, продолжил:
– Ты, Хряков, и ты, Беленький, завтра после уроков – ко мне в учительскую. А ты, – повернулся он к Семену, – больше ничего не бойся, тебя никто не тронет. А если тронете, – вновь обратился он к Вальке с Женькой, – я уж постараюсь сделать так, чтобы из школы вас обоих выперли. Останется у вас в перспективе только ПТУ, да и то, если примут. Все ясно? – Боксеры понуро и синхронно кивнули. – А ты, – опять повернулся Вениамин Юрьевич к Семену, – поднимай свой портфель и иди за мной». Он посадил Семена на мотоцикл, к себе за спину, мотоцикл взревел и умчался. Вот так у Семена Бестужева и появилась «крыша».
Глава 8
Кася
Скопить денег на Ригу все никак не удавалось, но Кася не сдавалась и не унывала. Она продолжала зарабатывать и понемногу откладывать, но однажды, посчитав, сколько же удалось скопить за год, Кася поняла, что с такими темпами она попадет в город своей мечты лет в пятьдесят, а тогда – не все ли равно, где помирать, в Сызрани или в Латвии. А теперь – все откладывала да откладывала, развивалась умственно и физически, чтобы быть достойной жительницей Восточной, но все-таки – Европы. Радостей никаких, времени нет даже на то, чтобы познакомиться и закрутить любовь с каким-нибудь мальчиком, а молодость незаметно, но быстро проходит. Впрочем, насчет любви с каким-нибудь сызранским пареньком у амбициозной Каси даже мысли не было. Нет, не то чтобы она традиционно ждала принца на белом «мерине» (то есть «Мерседесе»), но все же достойной ее внимания кандидатуры она ни разу не увидела. Если даже предположить невозможное, что отыскался бы, пусть даже прыщавый, но не окончательно противный юноша и раздобыл бы где-нибудь белого «мерина», то этот конь минут за пять превратился бы в пятнистую клячу, забрызганную вековой грязью сызранских автомагистралей. А с алыми парусами было еще хуже: моря-то не было. Река и резиновая надувная лодка и все-о-о! И вместо капитана Грея – полубухой подросток в периоде полового созревания. Так что шансов на красивую потерю девичьей чести – ноль! А поводов для пессимизма – навалом. Мечта таяла в серой пыли родного города, и однажды Кася подумала: «А чего я, собственно, так упираюсь! Юность уже ушла, молодость тоже того и гляди пройдет, а я вообще еще ничего толком не увидела и не испытала!» И она решила бросить все на произвол судьбы: один раз взять и поплыть по течению. Посмотреть – куда судьба вывезет.
Скромные свои накопления Кася вознамерилась истратить на поездку в Москву, на Олимпиаду 1980 года. Ну, покамест если не Европа, то хотя бы Москва, тем более Олимпиада. К тому же в Москве жила мамина двоюродная сестра, которую Кася никогда не видела, но о ней знала. Та тоже знала о племяннице. И Кася послала двоюродной тетке Юлии Николаевне письмо, в котором, можно сказать, возобновляла заочное знакомство и просила разрешения остановиться на недельку у нее, на улице Миклухо-Маклая, известного путешественника, которого объединяло с Касей неистовое желание уехать куда-нибудь. Тетка с радостью согласилась, и Кася через две недели получила ответное письмо с искренним и теплым приглашением посетить столицу и пожить в комнате, которую их семья с удовольствием предоставит в ее распоряжение.
Жребий брошен, надо ехать, а то будет, как в старом анекдоте, в котором жители глухого сибирского села, откуда никто и никогда не выезжал дальше райцентра, собрали денег своему односельчанину, чтобы он посетил Москву, а потом по приезде им обо всем, что увидел, рассказал. Тот поехал и вернулся с квадратными глазами. А вечером все собрались в самой просторной избе, и он рассказал, что никакие достопримечательности столицы его не поразили так, как зоопарк. Там он увидел огромное серое существо величиной с избу, с огромным толстым хвостом и хваталкой на его конце, а перед этим хвостом лежала огромная куча сена. И животное, мол, берет этим своим необычным хвостом большую охапку сена и – себе его в жопу, и еще берет, и – в жопу, и опять… «Стой, Иван, а голова-то у него где?» – перебивают рассказ потрясенные односельчане. А Иван, выражая своим импульсивным ответом традиционные чаяния русского народа, восклицает: «Да и не надо!!» Действительно – на кой черт она, голова, нужна, когда есть сено и прямо в жопу.