Опыт нелюбви
Шрифт:
Что у него есть жена, вспомнилось очень кстати. Охлаждает голову. Видимо, жена тоже приехала или вскоре приезжает. Не очень понятно, почему из Финляндии, но мало ли. Может, у них там дача. Финский домик. И вообще, ведь неизвестно даже, разошелся ли он с женой. Скорее всего, просто поссорились. В любой семье случаются размолвки, даже длительные, но чаще всего они проходят.
– Я узнаю про няню, – сказала Кира. – У моей подруги мама очень хорошая и как раз о работе спрашивала. Если она захочет, считай, повезло твоему сыну. Я ей дам твой телефон.
– Спасибо, – сказал он. – Только ты с ней постарайся прямо сегодня поговорить. Я завтра улетаю.
– Поговорю сегодня.
Кира пошла к двери. Кабинет у него был такой большой, что идти пришлось долго. Она чувствовала, что он смотрит ей вслед, и это тяготило ее. У двери она чуть помедлила – ей хотелось сказать, чтобы он все же не пилотировал этот полярный самолет. Но глупо было бы говорить ему об этом. И раньше-то глупо было квохтать перед ним клушкой, и уж тем более теперь.
Она вышла из кабинета, ничего ему не сказав и не обернувшись.
Глава 8
Если бы Кира могла себе представить, что накрасить глаза и сделать прическу это такое мученье, она ни за что не согласилась бы на визажиста. То есть на вот этого специального визажиста, которого привел фотограф из глянцевого журнала, где должно было выйти с ней интервью. Пошла бы в самую обыкновенную парикмахерскую, и причесали бы ее там, и накрасили. И не пришлось бы вот уже второй час выслушивать дурацкий светский бред, который нес голубой мальчик, занимаясь ее лицом.
– А Ксюша… А Божена… – доносилось до Кириных ушей.
Как она ни старалась отключиться, сделать это было нелегко. Мальчик гордился своей приобщенностью к жизни элиты и рассказывал подробности этой жизни с неизмеримым упоением.
Вперемежку с характеристиками светских персонажей он давал мимолетные оценки и Кириной неказистой внешности.
– В принципе, положено делать акцент или на глазах, или на губах, – размышлял он, перебирая коробочки с гримом. – Но в вашем случае это нецелесообразно.
– Почему? – все же не удержалась она от вопроса.
– У вас и то и другое маловыразительное, – разъяснил мальчик. – Поэтому и губы придется акцентировать, и глаза.
И зачем она, спрашивается, должна все это выслушивать?
– Зато волосы замечательные, – в утешение ей добавил визажист. – Выглядят как сложно колорированные. Даже не верится, что это всего лишь естественный цвет.
– У меня кошка точно такого цвета, – заметил фотограф.
Под весь этот бредовый щебет он расставлял вокруг Киры какие-то фонари и зонтики. Нельзя сказать, чтобы сравнение с кошкой сильно ее порадовало.
– Долго еще? – мрачно поинтересовалась она.
– Да, Сергунчик, шевелись давай, – поторопил и фотограф. – У меня следующая съемка через два часа, а ты тут завис.
Мальчик не обратил на его слова ни малейшего внимания.
– Вот так, пожалуй, хватит, – сказал он, разглядывая Кирины глаза.
Ей показалось, что предварительно
В зеркале она себя еще не видела и не очень-то стремилась увидеть – подозревала, что сделается в результате всех этих мучений просто сама не своя.
– У вас все-таки глаза еще ничего. – Теперь мальчик подступился к Кириным губам. – А у Борщовой, писательницы, – видели?
Писательница Борщова стала невероятно популярна года три назад и появлялась на телеэкране не реже, чем поп-звезда. Почему – Кира напрочь не понимала. По ее впечатлению, триллеры, которые Борщова поставляла на рынок со скоростью бензопилы, были чрезмерно мрачны, незамысловаты и однообразны.
– Что такого особенного в ее глазах? – спросила Кира.
– Ну как же?! – Сергунчик даже руками всплеснул, забыв про помаду. – Они же у нее маленькие, как у мыши! Она что, не понимает, что иметь такие глаза просто неприлично?
– А что же она может с ними сделать?
Кира даже опешила – таким искренним было его возмущение.
– Как – что? У нее, по-вашему, нет денег на приличную пластику в Швейцарии? И кстати, могла бы псевдоним взять. Что это за фамилия Борщова? Как у прислуги деревенской.
– Ей, может, собственные глаза дороги как память, – сердито сказала Кира. – И фамилия тоже.
Мальчик посмотрел на нее как на слабоумную, потом снисходительно улыбнулся.
И что можно было ему сказать? Он пристроился обслуживать нуворишей и на этом основании считает себя приобщившимся святых тайн. Станешь объяснять ему это – дурой выставишься, больше ничего.
Кира сама не заметила, как сделалась в представлении окружающих частью некой группы людей, которую принято называть элитой. Название казалось ей глупым: как про собак или лошадей, ей-богу. Собственно, о том, чтобы приобщиться к элите, она не заботилась. Но газета, которой она руководила, постепенно приобрела влияние в мире бизнеса, а значит, в мире людей, которые, как считалось, управляют жизнью. С таким представлением о жизни Кира могла бы и поспорить, но оно было укоренившимся и расхожим, а значит, спорить с ним было так же бессмысленно, как с этим вот мальчиком, который теперь колдует со щипцами над ее прической.
– Все! – наконец объявил он. – Любуйтесь.
Затянувшееся действо так надоело Кире, что она заглянула в зеркало не с опаской даже, а лишь с нетерпением: скорее бы все это закончилось.
Как она и предполагала, у женщины, которая глянула на нее из зеркала, не было с ней обычной и привычной ровно ничего общего. Хотя Кира все же не могла предположить, что ничего общего не будет до такой степени.
Глаза у нее стали не то чтобы большими, но какими-то очень выразительными. Скорбными, так бы она сказала. Видимо, выражение скорби возникло в них просто от сознания бессмысленно пропадающего времени, но как бы там ни было, а выразительность появилась, и выглядело это очень непривычно.