Опыт нелюбви
Шрифт:
И весь следующий день она ловила себя на том, что ожидает перерыва в совещании, чтобы съездить в парк, где есть какой-то бювет – что это такое, между прочим? – и попробовать минеральную воду липецкого курорта.
Но днем никуда поехать не получилось, потому что неожиданно удалось взять интервью, о котором она мечтала и к которому не надеялась подобраться прямо сегодня. А потом брала еще одно интервью, запланированное, а потом должна была идти на ужин, который был важен не едой, а полезным общением.
Так что до парка Кира добралась только назавтра. Она поехала
В парке тоже сплошь росли липы, огромные. Листья с них еще не облетели, потому что осень в этом году стояла тихая, сумрачная и теплая. Она даже в Москве такая выдалась, и уж тем более здесь. Ведь Липецк ближе к югу, не к Арктике какой-нибудь.
Кира прошла по аллее к бювету. Раньше, в царские курортные времена, это французское название, наверное, звучало правильно. Прогуливались под липами неторопливые дамы, провинциальные и даже столичные – в Европе-то шли Наполеоновские войны, по курортам не разъездишься, а Кавказ еще был дик и опасен, – пили целебную воду из фаянсовых кружек, строили глазки кавалерам… Бювет!
Теперь в парке было сыро и пустынно, никакого бомонда не наблюдалось. Вода текла из маленького фонтанчика. Стакан Кира захватить не догадалась, пришлось подставить под струйку сложенные ковшиком ладони. Вода пахла сероводородом. Явно она такая же, как в прежние времена.
Телефон зазвонил в сумке некстати, пришлось выплеснуть воду на землю. Но не ответить было нельзя: звонок с работы – бодрая мелодия «Время, вперед!».
– Кира, я прошу вас вернуться в Москву, – сказала секретарша Длугача. – Случилось несчастье.
– Какое, Инга Алексеевна?
Кира успела еще подумать, что, может быть, задала вопрос слишком спокойным тоном, надо бы иначе, ведь несчастье у человека…
И больше ничего подумать не успела.
– Виктор Григорьевич погиб, – сказала секретарша.
Кира поняла, что думала о нем, в то же мгновенье, когда услышала эти слова.
Она думала о нем, когда в теплом утреннем тумане шла по липовой аллее: как он там, в Арктике? И когда пила воду из ладоней: точно так они пили воду той первой ночью, когда сидели у костра, усталые и потрясенные всем, что им пришлось пережить, да, Кира захотела ополоснуть горящее лицо, и он принес откуда-то воду – сказал, родник в лесу, – и она стала пить эту родниковую воду из его ладоней… И раньше она о нем думала – когда рассказывал ей лихой романовский парень, что его земляки страха не имеют. И еще раньше…
Она думала о нем всегда. Каждую минуту! Она не понимала, зачем он является ей, с чем он является ей каждую минуту, а это страх за него ей являлся и, может, предчувствие…
– Вы меня слышите? – спросила Инга Алексеевна.
– Да. – Она не узнала своего голоса. – Вы… точно знаете? Ведь это… аварийная посадка, может. Вертикальная посадка! – вскрикнула она. Господи, да что она понимает в вертикальных посадках?! – Может, они где-нибудь сели, их искать надо!
– Нет, Кира. – В голосе Инги Алексеевны наконец послышались слезы. – Их не надо искать. Они садились в метель и столкнулись с горой, когда второй раз заходили на посадочную
Звук падающей воды нарастал у Киры в ушах, как будто не маленький целебный фонтанчик журчал перед нею, а низвергался со страшным гулом водопад. Она не слышала своего голоса, не чувствовала рук, ног.
«Франц-Иосиф… – гудело у нее в голове. – Франц-Иосиф, Франц-Иосиф…»
Что это значит, почему долбит ей голову это имя? Она вспомнила, как Длугач спускался по лестнице венского дворца, а она подумала, что точно так шли по этой лестнице принцы Австро-Венгерской империи, и такие же они были широкие и высокие, и так же тяжела была их поступь…
– Кира! Кира, вам плохо?! – донеслось из трубки. – Где вы сейчас?
– Нет, ничего, – ответила она. – Ничего, ничего. Где я? Здесь вода.
Она не знала, как ответить на этот вопрос. Она не понимала, где она.
– Вы закричали, – сказала Инга Алексеевна. – Мне тоже страшно.
– Он сам вел самолет? – спросила Кира.
– Не знаю. Я знаю только то, что сказала вам.
– Где… он?
– Я в самом деле ничего еще не знаю, Кира. – Слезы снова послышались в голосе Инги Алексеевны. – Приезжайте, пожалуйста, поскорее. Мы растерялись, все как-то мечутся, и никто не понимает, что делать.
– Я сейчас выезжаю, – сказала Кира. – Я все сделаю.
«Ничего я уже не сделаю. Ничего!»
Это слово ударило ее как пощечина. В нем заключалась какая-то страшная правда, которой она до сих пор не учитывала в своих поступках. Эта правда высветила ее жизнь таким пронзительным, таким беспощадным светом, в котором не имели смысла обычные помыслы и резоны.
Ничего. Ни-че-го!
Глава 10
Холдинг сработал слаженно – нашлось кому заняться всем, что необходимо было для похорон. Заместитель Длугача полетел в Арктику, чтобы доставить тело в Москву, Инга Алексеевна договаривалась о гражданской панихиде, еще кто-то – о церковном отпевании…
Кира была ко всему безучастна. Слова «ни жива ни мертва» обозначали ее состояние самым точным образом. Все, что была обязана сделать, она делала машинально: готовила некролог, еще какие-то материалы для газет… Все это не имело значения.
Все, конечно, знали о ее связи с Длугачем, но связь эта настолько не обозначалась в работе, что сейчас сотрудники смотрели на Киру с осторожным недоумением, не понимая: что она чувствует, как поведет себя дальше и в каком качестве ее воспринимать, когда все перевернулось вверх дном?
Она не могла ответить на все эти вопросы. Она не думала об этом. Да и ни о чем не думала.
Кира задержалась в редакции поздно. Никакой необходимости в этом не было. Просто подошла к окну и остановилась, бессмысленно глядя на облетевшие тополя, и никто не решился ее потревожить. Все разошлись, оставив ее в одиночестве.
Заместитель, полетевший в Арктику, должен был вернуться завтра. Потребовались какие-то экспертизы, формальности… Он позвонил, сообщил, что опознать-то опознали, но хоронить придется в закрытом гробу.