Опыт воображения. Разумная жизнь (сборник)
Шрифт:
— Может быть, вам это будет непонятно, поскольку я не думаю, чтобы с вами тоже такое было, но после того, как мы с Жилем поженились, я скоро осознала, что каждый раз, когда он занимался со мной любовью, он думал о Клоде. Я для него просто не существовала. Реальностью была только она.
Веселый, нарушив наступившую тишину, проскулил во сне.
— Мне ужасно неудобно, что я наболтала здесь столько лишнего. Извините меня, пожалуйста! — сказала Джулия.
— Кто такая Клода? — спросил Сильвестр.
— Моя мать. Разве я не говорила?
ГЛАВА 27
В голове у Сильвестра
Джулия высморкалась еще раз в туалетную бумагу и бросила ее в корзину для мусора.
— Мне не хотелось бы больше злоупотреблять вашим терпением. Я понимаю, что и так вам в тягость. Мне давно уже следовало уйти.
— Нет-нет, что вы! — почти закричал он, протестуя. Оба замолчали. Веселый сладко потянулся, повозился немного, стуча когтями по паркету, и, устроившись поудобнее, снова уснул.
Кивнув на каминную полку, Сильвестр сказал:
— У моей бывшей жены Цилии были вычурные французские часы, которые она „расположила“ там. Ей очень нравилось пользоваться словом „располагать“. Давай расположим это вот здесь, — говорила она бывало. Когда она ушла от меня, то взяла с собой эти часы и кучу других вещей. А мне нравится, что теперь у меня так свободно.
Джулия не откликнулась на это замечание.
— Как насчет остальных записей на автоответчике? — спросила она. — Вы его выключили, не дослушав до конца.
„Вот именно, — подумал Сильвестр, — причем не только не дослушал, но и полез сразу же в чужие дела“.
— Правильно, — сказал он, — хорошая идея. — И нажал на клавишу автоответчика, держа наготове ручку и блокнот. „Весьма кстати, — подумал он, — пока я буду этим заниматься, у нас обоих будет время собраться с мыслями“. Прослушав еще три записи, Сильвестр выключил автоответчик. — На сегодня, по-моему, достаточно, — сказал он. Почти одновременно с его словами прозвенел звонок телефона. Сильвестр поднял трубку.
— Что это за разговоры о моей смерти? — раздался знакомый женский голос. — Очень на тебя непохоже: ты вроде так никогда не шутил. Своими посланиями с выражением соболезнования ты очень расстроил Хэмиша. Объясни, пожалуйста, что все это значит?
— Боже мой! — обрадованно воскликнул Сильвестр. — Так вот что я все время старался вспомнить! Ребекка написала мне в Америку, что видела в „Таймс“ сообщение о твоей смерти. Я пытался дозвониться до Хэмиша, чтобы сказать, как опеча… Что? — Он отдернул голову от трубки. — Да, она самая, она была моей сек… Ах, Калипсо, у меня так полегчало на сердце! Что? Ну, конечно же, у меня кроме тебя есть еще и другие тети… В самом деле? Та самая? Да, но ведь она уже сколько лет совершенно дряхлая старуха! Можно только порадоваться… пардон, ну, ты же понимаешь, что я хотел сказать. Нет-нет, я подумал именно о тебе, потому что ты моя самая лучшая тетка, самая любимая… Нет, она не назвала твоего имени, а просто написала „тетя“. Вот я с перепугу и подумал, что речь идет о тебе! Прости меня, пожалуйста, и передай мои извинения Хэмишу, хорошо? Ну так, прекрасно, у меня как будто камень с души свалился. Спасибо, Калипсо, ты поступила замечательно, что позвонила… Ну вот, повесила трубку. — Подержав еще несколько мгновений трубку в руке, он мягко положил ее на телефонный аппарат и со счастливым выражением на лице посмотрел на смеявшуюся Джулию. Смех ее был веселым, от души.
— Как это случилось? — спросила она. — Почему
Улыбаясь, он рассказал Джулии о письме Ребекки.
— Между прочим, — сказал он, — вы слышали ее голос, когда я прокручивал записи на автоответчике. И я вспомнил — в постскриптуме к своему письму она выразила мне соболезнование по поводу смерти тети.
— А вот тот неряшливого вида мужчина — кто бы это мог быть? — спросила Джулия.
— О каком неряшливом мужчине вы говорите?
— О том, которого Ребенка видела шныряющим по вашей улице, когда обнаружила Веселого на пороге дома.
— А что он там делал? — поинтересовался Сильвестр и взглянул на спавшую собаку.
— Ждал меня. Я никогда не впускаю его в дом, где работаю. Когда я укрылась здесь прошлой ночью, я впервые позволила ему войти вместе со мной.
— Ему здесь всегда будут более чем рады, — заверил ее Сильвестр. — В любое время.
— Когда я здесь убиралась, я раза два слышала, как он лаял и как ругался на него какой-то мужчина. Это мог быть…
— Скорее всего, это было лишь плодом больного воображения Ребекки — придумала же она смерть Калипсо. Да-да, мне сейчас припоминается: „Ваша тетя умерла“. Таким же образом она могла придумать и неряшливого мужчину.
— Но ведь какая-то тетя действительно умерла, — усмехнулась Джулия.
— Вы, как я вижу, уже способны препираться, — с удовольствием сказал Сильвестр, отметив, что она немного повеселела. — Скажите, — спросил он, наклонившись к ней, — вы не имели никаких неприятностей от „Бритиш рейл“?
— „Бритиш рейл“? — удивленно переспросила она.
— Помните — вы остановили тогда поезд, чтобы спасти лежавшую на спине овцу?
— Откуда вам это известно? — Джулия смотрела на него широко открытыми глазами.
— Я находился в том поезде. Я видел все это. Хотел помочь, но заколебался и так ничего и не предпринял. Был ли потом в связи с этим какой-нибудь шум?
— Нет, ничего не было, — не совсем внятно пробормотала потрясенная Джулия. — Я думаю, что проводнику удалось все уладить; это был добрый человек. Как все это странно! Я уже давно об этом забыла.
— Скажите, — неуверенно, осторожно спросил Сильвестр, — было ли это как-то связано с той игрушкой? Вы выглядели тогда рядом с той овцой точно так же, как и только что, когда я дал вам игрушку. — „В общем-то, — подумалось ему, — она была похожа на безумную“.
Джулия опустила глаза, посмотрела на игрушку.
— Мокрая, — сказала она, — насквозь мокрая. Да, вполне возможно, что вы правы.
И она перевела взгляд на сад. „Не помешало бы иметь в нем еще птичий бассейн, — подумала Джулия, — это придаст всему законченный вид“.
— Я тогда возвращалась с похорон, — сказала она. — Хоронили Жиля и Кристи. Подумать только… Клода похоронила их на деревенском кладбище. Я не могу себе представить, что Кристи находится там. Что касается Жиля, то мне совершенно безразлично, где он сейчас. Я возвращалась в Лондон; мне претила даже мысль о том, чтобы войти в ее дом. Но и она сама, как я заметила, обрадовалась, когда я уехала. Она разыграла с похоронами целый спектакль — она и ее приятельница Мадж. Они все сделали так, как если бы я не имела к ним никакого отношения. Я тогда была не совсем вменяема. Да, конечно, та овца сразу же вызвала у меня ассоциации с Кристи. Мне казалось, что, помогая овце, я тем самым чем-то помогала Кристи. Понимаете? Ничего логичного. Я была в этот момент в высшей точке.