Опыты конкретного киноведения

Забродин Владимир

Остается, исходя из предположения, что в этих же номерах напечатаны тексты и под настоящей фамилией автора, отсеять друг за другом всех лишних, чтобы найти единственного необходимого. Конечно, это достаточно трудоемкая операция: необходимо проанализировать материалы шести номеров, отобрать авторов, проследить многочисленные статьи по другим номерам, провести стилистические анализы и т. д. и т. п.

Но оказалось, задачу возможно упростить. У журнала «Советский экран» был предшественник – «Экран Киногазеты»: фактически, иллюстрированное приложение к этой газете. Всего до преобразования первого «Экран» во второй – вышло десять номеров.

И в первом же номере предшественника (от 13 января 1925 года) обнаруживаем четыре заметки, подписанных: «Картины разведчика» – Н.Ш., «Кинопейзаж» – Ю. Рист, ««Киноглаз» буржуазии» – Х.Х., «Радиокино» – П.

Литера П. образована, судя по всему, как сокращение имени Пера. Заметка «Радиокино» посвящена техническим проблемам передачи изображения радиоволнами, т. е. телевидению. Различные зарубежные материалы, посвященные техническим вопросам, переводила и реферировала

Пера Аташева (или Атташева, как писалось в то время). В дальнейшем журнал постоянно печатает подобные материалы, подписанные как полной фамилией, так и самыми разными вариантами ее сокращений.

За криптонимом Х.Х. укрылся Хрисанф Херсонский. Его статьи и публикации Ю. Риста никак между собой не связаны.

Остается сопоставить только материалы Н.Ш. (то есть Н. Шпиковского) и Ю. Риста. Скажем сразу, что Н. Шпиковский в 1920 году окончил юридический факультет Новороссийского университета. Логично предположить, что как раз он и мог пользоваться вышеозначенным титлонимом.

Сопоставим статьи, написанные Н. Шпиковским (и очевидными его псевдонимами), со статьями Ю. Риста. Сразу же обнаруживаются интересные совпадения. Так, статья «Киноплакат» (№ 7 «Советского экрана») почти идентична статье «Киноплакат» (№ 5 «Экрана Киногазеты»), которая подписана литерой Ш.

Два текста: «Ритм» Ю. Риста и «Массовка» Н.Ш., напечатанные друг за другом в № 4 «Советского экрана», читаются как главки разделенной на две части работы о закономерностях выразительных приемов кинозрелища. Совпадает терминология, система аргументации и даже такая техническая деталь, как любовь к разрядке текста.

К этим текстам по направленности примыкают «Кинопейзаж», как мы помним, подписанный Ю. Рист («Экран Киногазеты»), и статья «Киномасштабы» («Советский экран», № 10), под которой стоит криптоним Н.Ш.

Поверьте, я могу привести много подтверждений того, что Ю. Рист, Н.Ш., Ш – й, Н. Шпиковский и Н. Ш – ий – своеобразные «близнецы-братья». Но, думается, достаточно и того, что было сказано. Надо полагать, нам удалось доказать, что псевдоним Ю. Рист принадлежит Н. Шпиковскому.

Последний раз этот псевдоним встречается в № 24 «Советского экрана» за 1925 год: на обложке стоит фамилия нового главного редактора – А. Курс. При нем стремительно начинает меняться стратегия (так и подмывает сказать – курс) взаимоотношений с авторами – многочисленные псевдонимы (и их вариации) почти исчезают. Авторы начинают печататься либо под фамилиями, либо под постоянными псевдонимами (долой случайные связи с авторами!). Вскоре заведующим редакцией становится П. Незнамов и из журнала исчезают не только многочисленные криптонимы, но и сама фамилия Н. Шпиковский. Активный критик уходит в кинодраматургию, а затем в режиссуру.

3

Автор Илья Ренц впервые появился в «Советском экране» 17 ноября 1925 года (№ 34).

Вот текст, который, на наш взгляд, заслуживает републикации:

САМЫЙ ВЕСЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ

I

Отставной кайзер Вильгельм, при своей нелюбви к французам, к одному из них пылал восторженной нежностью:

– Ах, молодец. Люблю его, – обращался кайзер к своей свите, – это самый веселый человек на земле.

И он указывал на маленького молодого человека с черными усиками, дурашливо сновавшего по экрану дворцового кино.

Конечно, это был Макс Линдер.

Портовые рабочие города Марселя составили, однажды, благодарственный адрес, в котором говорилось:

«Принимая во внимание, что смех является, быть может, самым необходимым средством для нашего морального здоровья, для нашего физического и умственного отдыха, мы… и т. д.

Адрес был преподнесен маленькому молодому человеку с черными усиками, дурашливо сновавшему обычно по экранам кино рабочих кварталов.

Конечно, это был Макс Линдер.

II

Самый веселый человек на земле – мертв.

Он отравился, в ореоле мировой славы, взысканный богатством и поклонением, обласканный идиллией семейного уюта, маленький молодой человек с черными усиками бросил тем, кого смешил столько лет, свою последнюю шутку.

Макс Линдер, как и приличествует подлинному шутнику, уже несколько раз заставлял газетчиков горевать об его преждевременной кончине. В первый раз, если не ошибаюсь, он стал жертвой автомобильной катастрофы. Во второй раз, будучи призван на войну, он погиб в сражении на Марне. Как хотелось бы, чтобы и в третий раз его смерть не выходила за пределы газетно-обманной шутки. Но телеграмма из Парижа от 31 октября исполнена безнадежной точности:

«Известный кинематографический артист Макс Линдер покушался, вместе со своей женой, на самоубийство путем отравления наркотиками. Пострадавшие перевезены в больницу, где жена Линдера умерла. Сам Линдер, находившийся некоторое время в бессознательном состоянии, умер в 12 ч. 30 м. ночи».

Самый веселый киночеловек, умирая, завещал нам трагический сюжет для кино.

Знаменитейший комический актер экрана, славу которого Деллюк сравнивает только со славой Наполеона, Чарли Чаплин считает себя учеником Макса Линдера.

Чаплин уверяет, что понял сущность «комического», когда увидел, как Линдер исполняет роль пьяного. Чаплин отметил, что у Линдера смешным выходит не опьянение, а желание показать, что он не пьян. Не факт рождает смешное, а отношение человека к факту. Несоответствие между фактом и отношением. Чаплин положил это открытие в основу своего толкования ролей и исполнения их перед аппаратом.

Благородный учитель ответил благородному ученику тем, что взаимно назвал его своим учителем. Посетив ателье Чаплина в Лос-Анжелосе, Макс Линдер написал о Чарли восторженную статью, советуя взять

его творчество за образец работы и метода в высоком искусстве киноактера.

Особенно восхитило Линдера упорство, с каким добивается Чаплин совершенного исполнения сцены. «Он употребляет два месяца, чтобы поставить маленькую фильму в 600 метров, – пишет Линдер. – Но тратит он на ее постановку 12.000 метров негатива. Это значит, что каждую сцену он снимает по 20 раз. При этом он до 50 раз репетирует ее, продолжая работу до тех пор, пока она не даст желаемых результатов».

Защищая Чаплина от нападок некоторых журналистов, Линдер оперирует оружием, данным ему в руки рабочей аудиторией. «Эти люди не учитывают, – пишет он о критиках, – насколько смех необходим для нравственного здоровья и умственного отдохновения масс».

В запальчивости этой защиты великого ученика чувствуется и некоторый ответ на критиканство, с которым щедро сталкивается сам Линдер. В своей нашумевшей книге «Фотогения» Деллюк укоряет Линдера в том, что он «не может исправиться».

«Какие сокровища настоящего веселья и юмора разматывает он даром. За недостаток хорошего, дельного руководителя-режиссера, он теряет три четверти из своего, так щедро отпущенного ему, таланта. Жаль, очень жаль».

Режиссер Деллюк жалеет Макса Линдера, не имеющего подлинного руководителя. Артист Чарли Чаплин благодарит Макса Линдера за то, что он был ему подлинным руководством.

А зрители кино – многомиллионная мировая масса – не укоряют и не благодарят. Они просто глядят на экран. И пока книжники констатируют, что артист разматывает свое творчество «даром», они делают слова «Макс Линдер» улыбчиво-любимыми во всех уголках земного шара.

Так пишется история нарочитыми критиками. И так создается бессмертие безразличными Шульцами, Джонсонами и Ивановыми-седьмыми.

III

Конечно, после смерти – особенно такой трагической – писания об ушедшем приобретают невольную «пышноположность».

Надо ее преодолеть и вспомнить, как живой Макс Линдер приезжал в Россию, чтобы показаться за деньги публике, полюбившей его на экране.

Это было нехорошо. Линдера вовлекли в это дело антрепренеры и ничего оно ему, кроме конфуза, не дало. Его продемонстрировали в цирках и, кажется, отправили обратно, не заплатив.

Бесшабашный парижанин и артист дела, вероятно, в жизни своей немало делал таких ошибок. О них вспомнят его враги, когда друзья будут вспоминать о его победах.

Нам не нужно ни то, ни другое. Исторически Линдер оправдан тем, что первый создал комедию в кино и наметил вехи для тех, кто творит ее будущее в искусстве экрана.

А человечески… Я знаю о Максе Линдере мало: только два «Человеческих случая».

Первый: в Киеве, возле вокзала, у проезжавшего извозчика упала лошадь. Линдер остановил свой экипаж, молча подошел к извозчику, молча сунул ему в руку 50 рублей и молча уехал дальше.

И второй: самый веселый человек на земле вместе с женой отравился.

Илья Ренц

В журнале были напечатаны еще две статьи этого автора: «Детство русского кино» (1925, № 37. С. 7–11) и «Театральщики в кино» (1926, № 5. С. 10). В обеих речь шла о дореволюционном отечественном кино. Но среди деятелей русской кинематографии фамилию Ренц обнаружить не удалось. Конечно, можно было предположить, что это – псевдоним. Но кто скрывается за ним, установить показалось невозможным, поскольку трудно объяснить принцип выбора аллонима (Ренц – реально существующая фамилия).

Сразу же выяснилось, что в 1926 году в Москве вышла книжка И. Ренца «На съемке». Однако, знакомство с ней вызвало, скорее, разочарование, чем желание продолжать поиски.

Разгадка пришла неожиданно. Работая в каталоге РГАЛИ, я решил как – то взглянуть, нет ли там карточки с фамилией Ренц. Она нашлась – и отсылала к известному псевдониму А. Вознесенский. Это достаточно известный до революции переводчик пьес С. Пшибышевского, затем – драматург и один из первых профессиональных киносценаристов. Киноведам он известен и как автор книги «Искусство экрана» (Киев, 1924). Я с ней познакомился, еще учась во ВГИКе.

В свою очередь, Вознесенский – тоже псевдоним (по названию города Вознесенска Херсонской губернии, где и родился Александр Сергеевич Бродский).

Попытка взять новый псевдоним – Илья Ренц – свидетельство переживаемой этим известным деятелем дореволюционного театра и кино внутренней драмы. Обстоятельства и причины ее еще предстоит понять.

Пока же можно констатировать, что появление нового псевдонима обозначает начало заката литературной карьеры: им подписываются сборники рассказов, опереточные либретто и эстрадные скетчи.

Впрочем, все это неизвестно только в киносреде.

Самое смешное в этой истории другое.

Познакомившись с описью фонда А. С. Вознесенского и заказав его воспоминания «Книга ночей», я обнаружил по листку использования единицы хранения, что десять лет назад уже просматривал их. Тогда же я смотрел и опись – и наверняка выписал псевдонимы А. С. Бродского (Вознесенского). Но одно дело идти от фамилии и общеизвестного псевдонима к новому, и совсем другое – обратное. Во всяком случае, мне не удалось вспомнить, столкнувшись с фамилией Ренц, что это – новый псевдоним Вознесенского.

Признаем в конце концов, что во всей этой истории утешает одно – киноведы (или киноиздания) до сих пор не отождествляют Илью Ренца с Ал. Вознесенским. Ни в сопроводительной статье Ю. Красовского при публикации главы «Встречи с Брюсовым» из воспоминаний А. Вознесенского (сб. Из истории кино. Вып. 7. С. 93–97), ни во врезе к публикации «Кинодетство (глава из «Книги ночей»)» («Искусство кино», 1985, № 11. С. 75–93), ни в републикации Е. Дейч мемуарного очерка «Наследник Толстого» («Киноведческие записки», № 30. С. 88–91) об этом нет ни слова. И наш печальный опыт – только подтверждение этого.