Оракул с Уолл-стрит 4
Шрифт:
Роквуд-младший приостановился, глядя на далекие холмы, видневшиеся за идеально подстриженным лугом.
— Вы весьма проницательны, мистер Стерлинг, — его голос стал чуть тише. — Последние годы отец действительно переосмысливает свое наследие. Он не просто жертвует деньги, он строит институты, которые будут работать десятилетиями. Видит в этом нечто большее, чем простую компенсацию.
Я молчал, чувствуя, что Дэвид хочет сказать больше.
— Знаете, — продолжил он после паузы, — отец никогда не говорит об этом открыто, но я подозреваю, что он испытывает определенное разочарование
Это удивительно откровенные слова для первой встречи. Возможно, мое появление на семейном горизонте как раз совпало с периодом, когда Дэвид Роквуд сам размышлял над этими вопросами, и я оказался удобным собеседником, достаточно внешним, чтобы не бояться утечки информации, но и достаточно включенным, чтобы понять контекст.
— А ваше видение будущего империи Роквудов? — спросил я осторожно, понимая, что вступаю на деликатную территорию наследования власти.
— Сложный вопрос, — Дэвид задумчиво потер подбородок. — С одной стороны, я глубоко уважаю стремление отца к общественному благу. С другой… — он помедлил. — С другой, мне предстоит провести компанию через непростые времена. Конкуренция растет, технологии меняются. Необходим баланс между добрыми намерениями и здоровым прагматизмом.
Этот момент был идеален для демонстрации моей ценности как советника.
— Возможно, эти цели не так противоречивы, как кажется, — предложил я. — Сильная, финансово здоровая компания может сделать гораздо больше для общества, чем разорившаяся из-за чрезмерных благотворительных амбиций. Но и без четкого понимания своей роли в обществе даже самая прибыльная корпорация рискует стать… — я сделал паузу, подбирая точное слово, — душевно обанкротившейся.
Роквуд-младший медленно кивнул, явно впечатленный глубиной мысли.
— Точно подмечено, мистер Стерлинг. Это именно та дилемма, с которой я сталкиваюсь каждый день. — Он взглянул на часы. — Нам следует вернуться к дому. Отец должен уже освободиться.
Пока мы возвращались, Дэвид расспрашивал меня о моем видении будущего американской экономики. Я отвечал осторожно, вплетая в свои комментарии тонкие намеки на возможные трудности впереди, не настолько прямые, чтобы показаться алармистом, но достаточно конкретные, чтобы запомниться, когда предсказания начнут сбываться.
— Вы предсказываете спад? — в голосе Дэвида чувствовалась настороженность.
— Я просто полагаю, что разумно подготовиться к любым сценариям, — ответил я дипломатично. — Лучшие капитаны ведут корабль так, чтобы пережить не только штиль, но и шторм.
Мы подошли к боковому входу особняка, откуда нас проводили в восточное крыло. Миновав несколько комнат, каждая из которых могла бы украсить музей, мы остановились перед массивной дубовой дверью.
— Отец ждет в библиотеке, — произнес Дэвид, открывая дверь. — Это его святилище.
Библиотека оказалась огромным двухуровневым залом, стены которого от пола до потолка занимали книжные полки из темного дерева.
За столом сидел Джон Д. Роквуд, все тот же худощавый, аскетичный мужчина с проницательными глазами под густыми седыми бровями.
Несмотря на возраст, он сохранял прямую осанку и явную остроту ума. Он поднял взгляд от бумаг, и я, как и раньше, почувствовал, как этот взгляд буквально просвечивает меня насквозь, оценивая не только внешность, но и сущность.
— Мистер Стерлинг, — Роквуд-старший встал, протягивая руку. — Рад, что вы приняли приглашение и посетили нас.
Его рукопожатие оказалось удивительно крепким для человека его лет.
— Для меня большая честь, сэр, — я склонил голову в знак уважения.
— Присаживайтесь, — он указал на кожаное кресло напротив. — Дэвид, не мог бы ты проверить, как идут приготовления к ужину? Я хотел бы поговорить с мистером Стерлингом наедине.
Дэвид кивнул и вышел, оставив меня один на один с нефтяным королем.
— Итак, — Роквуд-старший откинулся в кресле, пристально глядя на меня. — Расскажите мне, молодой человек, как вам удалось то, что не удавалось моим лучшим людям несколько месяцев?
— Я просто нашел другой подход, сэр, — ответил я. — Вместо прямой атаки на целевой актив сосредоточился на более уязвимом элементе в структуре их портфеля. Это как в шахматах, иногда лучший способ атаковать ферзя — это угрожать не ему самому, а создать комбинацию, где его защита станет невозможной.
Роквуд-старший хмыкнул, явно довольный аналогией.
— Вы играете в шахматы, мистер Стерлинг?
— С детства, сэр.
— Возможно, нам стоит сыграть партию-другую во время вашего визита, — он кивнул на шахматный столик у окна. — Но сначала дела. — Он выпрямился. — Мой сын, полагаю, уже упомянул о моем растущем интересе к филантропии?
— Вскользь, — я кивнул. — Ваши инициативы в области образования и медицины широко освещаются в прессе. Впечатляющие проекты.
— Это больше, чем просто проекты, — Роквуд посмотрел в окно. — Знаете, мистер Стерлинг, когда достигаешь определенного возраста, начинаешь думать о наследии. Не о деньгах, не о власти, о настоящем следе, который оставишь в мире. — Он повернулся ко мне. — Деньги, которые помогают только их владельцу, имеют ограниченную ценность. Деньги, которые улучшают жизнь тысяч людей, приобретают… — он помедлил, подбирая слово, — трансцендентную значимость.
Я внимательно слушал, понимая, что старик открывает мне не просто свои мысли о благотворительности, но глубоко личную философию, сформированную десятилетиями опыта.
— Полностью согласен, сэр, — ответил я. — Позволю себе заметить, что в этом вопросе вы опережаете своих современников. Большинство финансистов видят в благотворительности лишь способ улучшить общественный имидж или оптимизировать налоги. Очень немногие понимают ее истинную трансформирующую силу.
Роквуд-старший внимательно изучал меня, и я почувствовал, что прохожу некий негласный экзамен.