Оранжерейный цветок
Шрифт:
— Моя мама была там. Она не смотрела на него, — говорю я. — И когда одна женщина наклонилась, чтобы спросить моего отца, ради кого он там был, я услышал его ответ, — горький привкус наполняет мой рот. — Он сказал: «Ради ребёнка моего друга. Вот этого.» И он показал в мою сторону.
Я помню, как показал ему средний палец, и гордость исчезла из его глаз.
Мне было уже всё равно.
Дэйзи кладет руки на мой пресс.
— Что случилось? — спрашивает она, нахмурившись.
— Я всё ещё должен был бежать, и у меня было два гребаных варианта. Я мог добежать
Я встречаюсь с её глазами, наполненными моей болью, Дэйзи чувствует, как она проходит через моё тело, разрежая воздух.
Я практически слышу своего тренера у себя в ухе, вижу, как он стоит в стороне, положив одну руку мне на плечо.
— Он сказал, что я могу быть кем угодно и делать что угодно, и никто не сможет остановить меня, кроме меня самого, — я говорю то же, что и он, — «Ты — свой собственный якорь, Райк. Когда ты терпишь неудачу, ты вредишь себе больше, чем кому-либо ещё. Хочешь ли ты продолжать гореть или позволишь себе подняться?»
Мой брат, я не думаю, что у него был кто-то, кто мог бы сказать ему это. Он просто продолжал терпеть неудачи, пока не стало ясно, что он никогда не сможет добиться успеха.
Я протягиваю руку к Дэйзи и заправляю прядь волос ей за ухо.
— Итак, я якорь и феникс, и примерно в это время я научился бегать ради себя. Я перестал побеждать ради моей, блять, мамы, ради моего отца. Каждое достижение, каждая хорошая оценка всё это было моим. Я начал жить своими мечтами и перестал жить их.
Она улыбается, в её глазах слезы.
— Это прекрасно, ты знаешь.
Я сажусь вместе с ней и целую её в щеку. Мне приятно наконец-то поделиться этим с кем-то. Я никогда не думал, что это будет иметь значение, но я вижу, что это так.
— Как ты узнал, что любишь бег и скалолазание? — спрашивает она меня.
Я задумываюсь об этом на секунду. Если убрать все мои трофеи, все успехи, буду ли я по-прежнему бегать и лазать? Мои губы приподнимаются при ответе.
— Потому что когда ты находишь что-то, что любишь, ты не можешь бросить это. Каждая неудача толкает тебя ещё сильнее. Это в твоей душе и в твоём чёртовом сердце.
— А что, если я никогда не найду то, что люблю?
— Ты должна попробовать что-то, — говорю я, не беспокоясь об этом так сильно, как, вероятно, беспокоится она. Ей всего восемнадцать. Она разберется. У неё есть время, хотя её мама и делает вид, что у неё его нет. — Мне повезло, — я целую её в висок. — Попробуй поспать со мной, Дэйз.
Она улыбается и открывает рот, чтобы произнести охуительно очевидную фразу.
— Я о настоящем сне, — говорю я, ложась рядом с ней.
Я прижимаю её к своей груди, оберегая её.
И жду, когда ей начнут сниться сны.
41.
.
Я расстегиваю молнию на палатке, провожу рукой по волосам, пока щебечут птицы. Мне очевидно, что ещё рано. Наверное, около шести, а Дэйзи заснула только час назад. Я не сомкнул глаз, и, честно говоря, моё тело не так уж и устало. Трахать её было лучшим выбросом адреналина, который я только мог получить. Я до сих пор заряжен этим кайфом.
Я тут же нахожу Коннора и Роуз у костра, оба одеты в ахеренеть какую неподобающую для утра одежду. Костюм и платье. И они пьют кофе из бумажных стаканчиков Dunkin Donuts.
Я вытягиваю руки.
— Вы кучка гребаных жуликов.
Роуз скалится, будто я ударил её по лицу.
— Мы не жульничали.
Я опускаюсь на стул напротив них.
— Ты не можешь покупать кофе, пока ты в походе.
— Никогда не слышал об этих правилах, — говорит Коннор.
Он потягивает свой купленный в кафе кофе с напыщенной ухмылкой.
— Ты разбиваешь лагерь и готовишь растворимый кофе с кипяченой водой и пакетиками порошка, — я качаю головой. — Бегать в магазин это все равно что отлучаться в туалет во время теста, проверяя ответы на телефоне.
Глаза Роуз сужаются, пока она смотрит на меня, а потом она тоже делает большой глоток своего кофе, оставаясь при своей позиции. Коннор выглядит так, будто может трахнуть её прямо здесь.
Пофиг.
— Кстати, ты светишься, — говорит мне Коннор.
Мне не нравится это знающее выражение на его лице.
— Отъебись, Кобальт.
Я пинаю своими ботинками контейнер со льдом.
Роуз смотрит на меня своими свирепыми желто-зелеными глазами.
— Ты использовал презерватив? — спрашивает она тихим, но решительным голосом, очень осторожно, чтобы не разбудить моего брата.
Я хмурусь. Не может быть, чтобы они слышали нас прошлой ночью, но Коннор складывает детали вместе, чтобы найти факты, так что я не так уж удивлен, что он догадался. Или что он держал Роуз в курсе моих отношений с Дэйзи.
— Ты использовала его, когда впервые трахалась с Коннором? — отвечаю я.
Её шея краснеет.
— Речь не об этом.
Я закатываю глаза.
— Тогда ладно.
Мне больше нечего сказать. Я не собираюсь объяснять, что всегда надеваю презервативы с другими женщинами, но, честно говоря, я не вижу в этом необходимости с Дэйзи. У нас серьёзные отношения. Я доверяю ей. И я доверяю себе. На. Этом. Блять. Конец.
Я собираюсь встать, но Роуз говорит что-то, что удерживает меня на месте.
— Будь осторожен с ней, Райк. Она может быть и опытная, но она всё ещё моя сестра. Если ты обидишь её, я лично отрежу твои яйца и повешу их на рождественскую ёлку в этом году.
Я внутренне содрогаюсь.
— Блять, я не причиню ей вреда, я обещаю тебе, Роуз.
Она кивает.
— Тогда ладно, — повторяет она мои слова, и я почти улыбаюсь.
— Пойду принесу ещё дров, — говорю я им.