Оранжевая история
Шрифт:
— Привет.
— Нет, я серьезно. Столько времени говорить об апельсинах, видеть апельсины, питаться апельсинами. Ты там еще не порыжела?
— Питер…
— Чем занимаешься?
— Сейчас как раз пытаюсь немного отдохнуть.
— Принимаешь апельсиновую ванну?
— Нет. А ты чем занят?
— Утром играл в гольф с судьей, потом обед у прокурора, вечерняя пробежка, и вот, решил тебе позвонить.
— Спасибо, что вспомнил.
— Пипс, мне почему-то не нравится твой голос.
— Я… просто устала.
— Ты просто устала или просто
— Я устала.
— Так. Скажи-ка мне название твоего отеля, я прилечу в следующие выходные.
Мне приходится сконцентрироваться и взять себя в руки.
— Глупости, Питер, я устала и немного простудилась. К тому же, через пару недель я буду дома.
— Через пару недель? Звучит уже лучше. Но все равно, передай новозеландцам, я предъявлю им иск за нарушение трудового законодательства и причинение вреда здоровью.
— Питер, в твоем случае юрист — это диагноз, — я заставляю себя рассмеяться.
Через неделю меня выписывают. Джон и Френни забирают меня на фургоне. Дома мама устраивает торжественный ужин. Приглашены Френни, Джон, Энн, Билл, Джонатан, Сьюзан, Тедди, и даже Ник приходит. Я изрядно смущена таким приемом, но все свои, на столе появляется пиво, и скоро всей компанией мы единогласно признаем, что вечер удался.
Утром я звоню Питеру. Если честно, сейчас я могу думать только о нем. «Приеду вечером», — говорит он, хотя на дворе четверг. Я нервничаю, потому что впервые мы не видимся так долго, потому что я очень похудела за это время, а главное, потому что теперь мне нужно будет соврать ему в глаза, а это не то же самое, что по телефону.
Он появляется на пороге, и сердце ухает куда-то вниз. Взгляд внимательно обегает меня с ног до головы. Этот привычный еще с нашей первой встречи осмотр сегодня затягивается дольше обычного. Ничего не говоря, он хватает меня и тащит в постель.
Видимо, я переоценила свои возможности, и после случившегося еще не готова к такому животному сексу. У меня вырывается несколько болезненных стонов, но, в пылу страсти, он принимает их за стоны удовольствия.
Поскольку мы не раздевались, первое, что он делает, поднявшись с постели, это стаскивает галстук.
— Ну, как тебе Новая Зеландия?
— Вполне ничего.
— Как погода? — он наливает себе мартини.
— Нормально. Когда мы вылетали, было солнечно.
— Да? А когда я прилетал, шел дождь.
— Ты ездил по делам? — я пытаюсь сохранить невозмутимый вид.
— Где ты была все это время?
— То, что ты меня не нашел, еще не означает, что меня там не было. Я жила не в отеле.
— Ты права. То, что я тебя не нашел, еще ничего не означает. Но то, что Пограничная служба не нашла тебя среди пересекавших границу на всех видах транспорта, означает, что ты врешь.
Я молчу.
— Где ты была? — он неумолим.
— Ладно. У меня были проблемы со здоровьем, и я проходила курс лечения.
— Насколько серьезные проблемы?
— Сейчас уже все хорошо.
— Что у тебя было?
— Я не хочу
— Что у тебя было? — он повышает голос.
— Выкидыш, — тихо отвечаю я.
— Что?
— Выкидыш, — повторяю я чуть громче и получаю удар наотмашь по лицу.
— Это тебе за доверие.
Несколько мгновений, чувствуя, как начинает гореть пол-лица, и мучительно пытаясь не расплакаться, я наблюдаю, как он мечется по комнате.
Потом он хлопает дверью, я слышу быстрый топот на лестнице, шаги в холле, бешено хлопает входная дверь, и секунду спустя раздается громкий визг колес.
— Так он ничего не знал?
— Нет.
От потрясения Сьюзан не сразу находит стул на собственной кухне.
— Салли, ты больная. На всю голову.
— Сьюзан, мне и так хреново.
— Да уж, не сомневаюсь. Это надо же было до такого додуматься! И что он?
— Сел в порше и уехал. Уже больше недели ничего.
В субботу я привожу на виллу № 6 двойной заказ — шумная компания туристов из Мельбурна на весь уик-энд. Это больше не наша вилла. Ощущение такое, будто на моих глазах осквернили дорогое мне мертвое тело. На обратном пути я вытираю слезы, мешающие следить за дорогой. Все кончено.
Часть третья
Кажется, в аду семь кругов. Семь кругов — семь дней недели. Потом все начинается сначала. Но где-то в глубине души я чувствую странное, болезненное облегчение — то, чего я боялась, уже случилось, и теперь мне нечего боятся. Я плыву по течению день за днем, и река жизни выносит меня на новый поворот.
За время, что я лежала в больнице, Энн с Гедеоном поженились. Теперь они собрались перебираться на запад, в его родные места. Энн хочет продать свою долю в ферме, и, поразмыслив, я принимаю решение. Денег, что у меня есть, не хватит, чтобы купить даже маленькую ферму, но долю в ферме я вполне осилю. Ферма принадлежит Джону, Френни, Энн, Джонатану и Биллу, значит, если я выкуплю долю Энн, то стану владелицей 1/5 части. Я говорю об этом с Кемпбеллами, и по скупой улыбке Френни, понимаю, что и для них это наилучший выход.
— Дорогая, ты могла бы жить здесь, если захочешь. Энн уезжает, так что места предостаточно. И потом, теперь это и твоя собственность.
Таким образом, в тридцать три года я становлюсь Салли Пипс, совладелицей апельсиновой фермы.
Я переезжаю на ферму, оставляя в распоряжении родителей арендованный коттедж. В последнее время мне все труднее находить общий язык с матерью, я уж не говорю про отца. После инсульта он преисполнился по отношению ко мне какого-то боязливого подобострастия. Я стараюсь быть с ним милой изо всех сил, но надолго меня не хватает, слишком хорошо помню, как он орал на меня и выгонял из дому, когда был здоров и не всегда трезв. Пока в моей жизни был Питер, я отвлекалась от домашней обстановки, думая о нем. Но теперь переезд стал лучшим выходом и для них, и для меня.