Орбита мира
Шрифт:
Тёмная и безмолвная туша станции безответно нависала в считанных метрах от изувеченной машины. Где-то в отдалении ещё получалось разглядеть несколько крупных фрагментов буквально разорванного двумя ракетами американского космоплана и обломки машины Семецкого.
Подполковник выудил из специального кармашка скафандра короткий страховочный тросик, защёлкнул его на люке, проверил стопор, и потянулся к упаковке абордажного набора.
– Раз пошли на дело я и Хаимович. Хаимович выпить захотел, - подполковник машинально бормотал какую-то
– А отчего не выпить бедному еврею, а если у него нет срочных дел? А?
Тросик с абордажным фиксатором отправился в недолгий полёт к станции. Разумеется, мимо. Подполковник медленно, как учили, чтобы захват на конце тросика не прилетел на приличной скорости в забрало скафандра, подтянул его назад, и повторил бросок. На четвёртой попытке у него получилось. Фиксатор таки ухватился за что-то из навесных устройств, и прочно встал на захват.
Пара рывков подтвердила - тросик держал. Подполковник бросил взгляд на манометр, перестегнул страховку, и отправился в путь. Времени оставалось немного - в самый раз, чтобы успеть.
– Вот же понастроили, - количество скоб и креплений на внешней поверхности станции явно рассчитывали на активную работу. Где-то в стороне подполковник Васильев даже успел разглядеть что-то вроде складного погрузочного манипулятора, весьма похожего на те, что порой доводилось видеть на Земле в служебных вестниках о перспективных космических новинках. Только видеть - а здесь им кто-то активно пользовался. Судя по изрядно потрёпанному виду станции, пользовался не первый день... и даже не первый месяц.
Как выглядят космические объекты после долгого нахождения в космосе, подполковник неплохо знал. Занятые теперь научно-инженерной работой на Земле первые космонавты вполне подробно об этом рассказывали. Гагарин, Титов, Комаров, Леонов...
Но все они находились в космосе считанные дни, изредка - недели. Больше не позволяли теснота и ресурс космопланов. Поговаривали было о кормовом долгосрочном обитаемом модуле, размерами хотя бы два на три метра, но работы по модификации космоплана для этого понадобились такие, что увидеть их раньше новой перспективной машины не светило и при всём желании.
А тут подполковник глазам своим не мог поверить - долгосрочная обитаемая станция, наша, советская, и ни одна душа о ней знать не знает и ведать не ведает.
Страшное осознание заставило подполковника стиснуть руку мёртвой хваткой на поручне. О станции действительно не знали. Даже сам товарищ генеральный секретарь ЦК КПСС понятия не имел, куда и зачем посылает двух космонавтов.
– Откуда же ты взялась, зараза?
– подполковник с неприязнью посмотрел на корпус станции и замер.
Совсем рядом с ним в иллюминаторе яростно махал руками человек. Потный, взъерошенный, но, что самое главное, в насквозь мокрой лёгкой спортивной одежде с хорошо различимой эмблемой поверх нагрудного кармана.
Советской эмблемой.
Перепутать не получилось бы и при всём желании. Подполковник
Человек на той стороне тем временем успешно выхватил из карманов блокнот и ручку, и торопливо завозил ей по листу бумаги. Подполковник даже не успел толком удивиться тому, что у местных обитателей не только есть ручка, но и такая, что действительно пишет в невесомости.
На торопливом рисунке жирная стрелка указывала на один из модулей станции. Неаккуратная схема люка шлюзового отсека выглядела почти как хорошо знакомые подполковнику советские варианты. А вот короткие, на три-пять слов, письменные комментарии обитателя станции на русском, английском и, почему-то французском, заставляли нехорошо задуматься о том, кто же её в действительности запустил.
Торопливый забег по корпусу до периферийного шлюзового модуля съел последние минуты воздуха. Резерва осталось ровно на то, чтобы торопливо вскрыть люк, забраться внутрь, задраиться, и слушать, как шипит воздух, а скафандр вновь начинает обтягивать тело, вместо того, чтобы раздуваться изнутри.
Что удивительно, в модуле царили темнота и тишина. Работали только механические приборы. Информационные табло слепо таращились пустыми окошками на единственного гостя станции. Ни единого огонька, кроме нашлемного фонарика.
Наконец, показания давления пришли в норму, и подполковник Васильев решил приоткрыть забрало шлема. Внутри оказалось душно и жарко, а стены пахли не то как новая, только что из автосалона, легковая машина, не то как набор югославской кожаной мебели. С насквозь военными космопланами и сравнить нельзя.
– Вот же, - удивился Васильев, - она у вас даже пахнет иначе!
Расстегнул гермокобуру с пистолетом, достал оружие, проверил и решительно ухватился за рычаги внутреннего люка шлюзового отсека. Вопреки ожиданиям, на другой стороне его встретили не часовые, а очень плохо освещённый маленький склад, любая стенка которого состояла в основном из ящиков и поручней. Оставалось лишь хвататься за эти поручни и двигаться вглубь станции - к основным жилым отсекам.
В тех уже кипело общение комитета по встрече. Компанию из трёх человек настолько поглотили собственные заботы, что появление гостя они ухитрились проглядеть.
– Хлеб надо! И соль! Гость, всё-таки!
– вроде и шёпотом, но таким, что услышать получилось бы и в другом конце станции, горячо требовал один из хозяев.
– Командир, я тебе советую ради психологического спокойствия экипажа подобными ритуалами не пренебрегать, - меланхолично заметил второй, уже хорошо знакомый подполковнику Васильеву по недолгому общению через иллюминатор человек.
– Они сплачивают.