Орда II

Берник Александр

Он попятился от голой ведьмы расписанной, расплываясь в растерянной улыбочке. Ну, дурак дураком. Что взять с болезного. Только отойдя на несколько шагов, присел скорчившись, обхватил колени да начал потихоньку приходить в себя.

Увидев, что Апити смотрит на него не зло, а веселясь своей проделке как дитё малое, а леший возле неё принял вид довольный, словно обожрался лягушек жареных. Кайсай, чуя, что проигрывает лесовику этот поединок дипломатический, попытался вновь кинуться в атаку, но на этот раз издали.

– Но, леший, – принялся он восстанавливать сданные позиции,

стараясь сделать вид что ему колдовская молния как воды попить, – посуди сам, ты ж по жизни грамотный. А что нам ещё делать пока я выздоравливаю? А она отказать не имеет права, по обычаю. Ведь не сможешь же? Дед мне про законы лесные сказывал, – умоляюще требовал ответа рыжий от белобрысой еги-бабы улыбающейся, – ты ведь по законам живёшь, аль ты тут не еги-баба, а лишь прикидываешься? – но тут же переключившись от греха подальше вновь на лешего, кого от чего-то не так боялся, как эту ненормальную, – а коли занятие устроишь нужное так нам и некогда будет тебе жизнь лесную портить своим присутствием.

Леший, несмотря на всю абсурдность сказанного, призадумался. Все молчали в ожидании.

– Ладноть, – неожиданно решился «недодед» плюгавенький, но вместо того, чтоб ответствовать наглецу рыжему, посмотрел снизу-вверх на Апити да погрозив ей своим крючковатым пальчиком, тихонько выговаривая, – не шуткуй, девонька.

– Ути, какой грозный, – засюсюкала Апити, да наклонившись над смурным лесовиком нахохлившимся, смачно чмокнула его в редковолосую маковку.

Тем не менее это лобызание притворное ни растопило злобы напускной лесной нежити. Он ещё раз недобро зыркнул на рыжего, взглядом, как бы предупреждая соперника, да обратился наконец к Кулику столбом стоящему.

– Айда, бешеный.

Только топорик свой выбрось куда-нибудь, чтоб не видел я больше эту мерзость у себя в лесу, а то ишь сколь малых деток загубил да повырубил. Коль не гостем был бы, так прибил бы уже за такие деяния. Кулик топором швыряться не стал, а просто выронил и тот упал к его ногам, глухо стукнувшись.

Оставшись один на один с ведьмой «меченой», Кайсай с расстояния, как ему показалось безопасного, осторожно стал спрашивать:

– И что это было, Апити?

– Ты про чё? – прикинулась дурой белобрысая.

– Вот про это, – выставив пред собой руки дрожащие, уточнил молодой бердник про что спрашивает.

– Ах, про это, – веселясь, проговорила еги-баба местная да повела рукой будто от мухи отмахиваясь и «нервная плеть» больно стегнула Кайсая по бедру левому, от чего он глухо взвыл, выгнулся да чурбаном повалился в траву на спину болезненную.

Ведьма, подойдя к нахалу да нависнув над ним словно птица хищная, мило улыбаясь, начала рыжему читать прописные истины:

– Я тебя отучу, наглец ты эдакий, ручками-то шаловливыми лазить, где не попадя.

Кайсай стиснул зубы до скрежета, но отточенный с заречными девками язык без костей спокойно умереть не дал молодому берднику.

– А чё тебе жалко, чё ли? Может я хочу тебя до умопомрачения?

И тут же получил по зубам очередной «плетью нервенной». Зубная боль пробила во всей челюсти одновременно и была такой лютой, что искры из глаз посыпались. Когда через несколько

ударов сердца, боль отпустила мученика, и он разжал веки сомкнутые, то вновь увидел над собой деву улыбающуюся. Собрал воин силы в кулак, ненавидя проигрывать да настырно, словно баран упрямый пробурчал под нос, готовясь к смерти окончательной:

– Всё равно хочу.

И тут же зажмурился. Сжался в клубок всеми мышцами ожидая удара неминуемого, но того не последовало. Она не стала больше лупцевать его бес толку, а просто выпрямилась горделиво, улыбнулась покровительственно и ушла, оставив его взмокшего от перенапряжения валяться в траве да отходить от нервного потрясения.

Все последующие дни Кулик сиял словно золотая бляха начищенная, расхаживая по округе, да не выпуская из рук топора обоюдоострого. Из каких закромов леший его выкопал, осталось загадкой за семью печатями. Кулик сказывал, что они дошли до дуба старого. Он велел подождать да не подглядывать. Затем леший зашёл за дуб, а вышел уже с другой стороны, таща за собой железяку тяжеленую. А вот секрет перехода в бешеное состояние Кулик умолчал, мотивируя, что на секрете этом наложен зарок молчания и коли скажет кому-нибудь, то дар потеряется.

Так как уговор лесной дед выполнил полностью и быстрей чем можно было ожидать от лешего, то молодцам ничего не оставалось, как благодарить хозяев за гостеприимство доброе, по обниматься, прослезиться, откланяться да пуститься в путь-дорогу дальнюю.

Уже взобравшись в седло да собираясь в путь тронуться, Кайсая остановил недовольный окрик лешего:

– Эй ты, рыжая бестия.

Воин развернул коня да подошёл шагом к нежити, что стоял, потупив глазки в траву высокую, а затем вынул из-за спины огромный пояс из золота с мечом-акинаком да кинжалом серебряным и протянул молодому берднику:

– На, дарю.

У Кайсая аж в зобе дыханье спёрло колом не струганным, и он дар речи потерялся от такой наглости.

– Так это ж моё… – чуть не задыхаясь от несправедливости, выдавил из себя воин, буквально сверля вора глазами бешеными.

– Не твоё, а моё, – тут же заерепенился «недодед» леса местного, – какой-то дурень выбросил, а я подобрал. Чё добру валяться, лес загаживать. А раз нашёл, значит моё. Чур [1] в свидетели.

Кайсай неимоверной силой воли нечеловеческой подавил в себе лютый гнев праведный, да не подавая вида что взбешён как бык укушенный, медленно наклонился к дарителю да буквально вырвал пояс из рук лешего. Но тут же устыдился поступка собственного, и потупив взгляд, теребя в руках пояс из золота, тут же смиренно покаялся:

– Прости хозяин. Запамятовал. Благодарствую тебе за подарок, лесной дедушка. Больше никогда не брошу без надобности.

– То та, – хмыкнул лесовик, довольный раскаяньем да махнув рукой в сердцах, тут же выпалил, – да валите вы отсель. Надоели, словно поганки с голодухи, недоеденные…

2. Для чего люди встречаются по жизни на одной тропе узенькой? Кто-то просто пройтись, поговорить ни о чём да разойтись в стороны. Кто-то осчастливить друг друга своим близким присутствием, но в большинстве случаев исключительно для собственного наказания