Орден
Шрифт:
Освальд точным копейным ударом, красиво — словно на турнире — вышиб из седла татаро-монгольского всадника. Мощный рыцарский конь по инерции опрокинул своим весом еще одного противника, но уже в следующее мгновение кто-то ловко срубил наконечник Освальдова копья. Добжинец выхватил меч. Збыслав тем временем кистенем сбил с коня легковооруженного лучника и теперь яростно отмахивался сразу от трех противников. Только грозно рассекающая воздух над головой мачуга да нехарактерная для внушительной комплекции оруженосца ловкость спасали его от неминуемой гибели.
Дружинники Янека
Да, окажись Бурцев сейчас в букмекерской конторе, он затруднился бы с выбором — на чью победу делать ставки. Впрочем, победа как таковая не интересовала ни одну из сторон. Поляки прорывались к татарскому военачальнику, а кочевники сосредоточились на спасении своего предводителя. Они вели оборонительный бой, даже не пытаясь контратаковать, и медленно пятились к частоколу — за раздвинутые щиты-мантлеты.
Уводят своего «князя», уводят! С ходу опрокинуть врага партизанам не удалось — небольшая гвардия панцирных всадников оказалась слишком крепким орешком.
Бурцев бросился на помощь Освальду, которому приходилось особенно тяжко. Рыцарь пробился сквозь вражеские ряды дальше остальных, и теперь противник обступал его со всех сторон. Добжинец еще держался, но изрубленные доспехи Освальда обильно покрывала кровь — и не только чужая. Рыцарь уже пошатывался в седле. В одиночку он долго не протянет.
Бурцев успел рубануть по чьей-то чешуйчатой спине, по звонкому стальному шлему, отороченному мехом, по круглому — с плетеной бахромой вдоль края — щиту. Правда, ни один татарин так и не рухнул с коня под его мечом. Зато ближайший противник Освальда развернул лошадь мордой к Бурцеву.
— Пан Освальд! — с правого фланга к добжиньскому рыцарю пробивался Збыслав. Обзавестись запасными конями он так и не успел. До коней ли сейчас! Увесистый шарик на цепи с гудением выписывал в воздухе круги, петли и восьмерки. Два вражеских воина с размозженными черепами уже валялись позади рыцарского оруженосца.
Появление косолапого гиганта пришлось весьма кстати: израненный Освальд едва держался на лошади. Збыслав, ударив сзади, ловко — как скорлупу ореха — расколол кистенем еще один шлем. Остальных противников оруженосец просто отогнал грозной мачугой от обессилевшего господина.
Но вот Бурцеву помочь было некому. Напавший на него кочевник оказался искусным бойцом. Первый удар прямого клинка он играючи отбил изогнутой саблей. Бурцев поднял щит, взмахнул мечом, надеясь исправить свою ошибку. И… сам едва не слетел с коня от ответного удара. Лишь по чистой случайности край щита прикрыл его лицо. Но промежуток между первым и вторым взмахами кривого клинка был слишком мал, чтобы вновь воспользоваться щитом. Пришлось парировать мечом.
Металл зазвенел о металл. Сотрясение отозвалось по всей руке — от кисти, до самого плеча… Сабля противника скользнула вдоль меча, цапнула его эфес. Затем последовал
Да, Васек, биться в конном строю на железе — это тебе не резиновой дубинкой махать в спортзале.
А кривая сабля отразила свет костров над головой Бурцева. Вот так, значит, кончают свой путь омоновцы, сунувшиеся в чужое время.
Лающий крик перекрыл шум боя — татарский военачальник отдал своим телохранителям очередной приказ. И…
… разящего удара не последовало. Воин, уже занесший клинок над Бурцевым, вдруг резко развернул лошадь. Тот же маневр одновременно проделали и другие охранники «князька». Бегство их было настолько неожиданным и беспричинным, что поляки в недоумении замерли с поднятым оружием.
Кочевники расступились. И среди конных возни пехотинец. Все тот же желтокожий старик в длинны одеждах. Лицо перекошено то ли от ярости, то ли от страха. Сощуренные глазки — еще более узкие, чем остальных степных воинов — превратились в две морщинистые щелочки, а одеяние, никак не соответствуйщие статусу воина, угрожающе колыхнулось. В зуба желтолиций держал тлеющий пук промасленной ткани, а в руках…
Бурцев всмотрелся. Две чудные болванки — по одной в каждой руке. Глиняные толстостенные круглобокие горшочки поблескивали острыми стальными на шлепками. Похоже на плошки-лампадки с фитильками в узких горлышках.
Визжа что-то сквозь сжатые зубы, старик поднес к рту один глиняный шар. До чего же он похож сейчас на бойца, вырывающего зубами чеку гранаты!
Стоп! Граната?! А чем еще может быть эта глининая округлая чушка? Если набить такую порохом по завязку да запалить фитиль…
Желтолицый уже запалил: струйка дымка вилась над глиняным снарядом. Взмахнув рукой, чтобы oгонек разгорелся посильнее, он швырнул ручную бомб в поляков.
Рвануло над Освальдом, Збыславом и двумя краковскими дружинниками. Всех четверых окатил сверху огнем, осколками, вонючим дымом. Оруженосец добжиньского рыцаря, скорее инстинктивно нежели осознанно, прикрыл себя и господина щитом А вот дружинникам не повезло: обоих буквально вышвырнуло из седел. Оглушенные, обожженные, побитые осколками, подняться они уже не смогли. С жалобным ржанием рухнул конь под Освальдом: несчастному животному перебило позвоночник. Опаленный жеребец Збыслава шарахнулся в сторону. Запаниковавшие партизаны тоже разворачивали лошадей.
Плохо! Если побегут сейчас — всем крышка. Бурцев заорал во всю силу легких, как некогда при стычке со скинами:
— Сто-о-оять!
Поляки в нерешительности затоптались на месте. А желтолицый бомбист подпаливал фитиль второй гранаты. Огонь тлеющей ветоши, должно быть, жег ему губы, а едкий дым лез прямо в глаза: из зажмуренных щелочек ручьем лились слезы. Однако старик терпел. Выплюнул дымящийся огарок он только когда заискрился фитиль глиняного шара.
«Этот взрыв решит все», — понял Бурцев. С воплем отчаяния, он ударил пятками в бока Уроды. Лошадь взвилась на дыбы, понесла. Но несла она туда, куда направлял ее всадник. Цель была одна — треклятый старикан, изготовившийся для броска.