Орджоникидзе
Шрифт:
Муж Эки — дядя Давид был доволен своим воспитанником Серго. А в глазах мальчика Давид олицетворял все достоинства мужчины — воин, участник русско-турецкой войны, георгиевский кавалер, силач, превосходный наездник и стрелок. Куда больше!
Вновь объявившийся родственник — Симон Георгиевич — таких очевидных достоинств, как Давид, не имел. Вначале Серго даже не интересовался гостем. Тот сам позвал Серго, его старшего брата Папулия (он рос в новой семье отца) и их закадычного друга Сания послушать рассказы о единоборстве Автандила с тигром, битвах Георгия Саакадзе, путешествиях баснописца Сулхан Саба Орбелиани и многом другом. Стал читать им стихи
Симон не упустил случая рассказать мальчикам о признании Акакия: [5] «Из слов Шевченко я впервые понял, как нужно любить свою родину и свой народ… Прежде всего я грузин, так как я рожден грузином, но это не означает того, чтобы я стремился построить свое счастье на несчастье другого народа. Моей мечтой является всеобщее счастье всех народов».
Книжник и рассказчик Симон умел еще очень ловко перегораживать Квадауру камнями, отводить речку в сторону и на отмели брать трепещущую форель. После этого старый способ ловли — на крючок — казался совсем не привлекательным, зато слова Симона приобретали особый вес!
5
В Грузии трех человек называют только по имени: Шота — Руставели, Илья — Чавчавадзе, Акаки — Церетели.
Подружились, и Симон Георгиевич раскрыл карты. Он имел свои виды на Серго. Попросил Эку отпустить мальчика с ним в местечко Хоби в долине Колхиды. Его, Симона, переводят туда учительствовать, и он очень хочет, чтобы Серго был его учеником.
Спросили мальчика:
— Поедешь?
— А Сания можно взять с собой?
— Возьмем и Сания, — поспешил ответить Симон. Георгиевич.
До ближайшей железнодорожной станции мальчиков взялись отвезти верхом дядя Давид и отец Сания. Взрослые сели в седла, за их спинами пристроились ребята. Накануне весь день и всю ночь лил дождь, и обычно мелководная речка Чхеримела сейчас взбухла, не вмещалась в берега, с разгона налетала на камни, яростно вскипала, пенилась.
Всадники обменялись взглядами. Без слов спросили друг у друга: ты рискуешь? Какой грузин ответит — нет! Погнали лошадей в бурлящий мутный поток. Почти на середине лошадь отца Сания задела за корягу, споткнулась, рванула в сторону. Мальчик упал. Быстрое течение подхватило Сания, грозя каждую секунду ударить о камень. Еще мгновение, и в вскипевшую, с белыми хребтами речку бросился Серю, как был — в одежде, в сапожках.
Река то с головой накрывала Серго, то отбрасывала в сторону от захлебывавшегося друга, то обоих несла на приволоченные с гор обломки скал, чуть прикрытые водой… Все-таки Серго вытащил Сания на берег. Управился сам, без взрослых. Хотя и шишек немало набил себе.
В Хоби прожили совсем недолго. Слишком плохая история произошла, уже не с мальчиками, а с самим Симоном Георгиевичем. Плохая история с добрыми последствиями для Серго.
Симона Георгиевича любили ученики, уважали крестьяне и подчеркнуто сторонились некоторые «коллеги». Его давно подозревали в чрезвычайно опасных действиях и вели за ним тайное наблюдение. Страшно сказать: носились упорные слухи, будто он… позволяет себе преподавать грузинский язык в нарушение запрета самого монарха!
Сейчас в Хоби Симона поймали с поличным.
Чтобы
— Имейте в виду, сударь, один дурной отзыв о вашем поведении, и, я ручаюсь, вам обеспечен волчий билет. Вы умрете нищим, под забором. Один дурной отзыв — вы понимаете, да?
А Серго только выигрывал от нового переезда с Симоном. Недалеко от Белогор, [6] всего за двумя перевалами, — Гореша, вокруг родные горы, любимые леса и привычный гул речек в теснинах. И новый друг, еще более близкий, чем Сания. Даже чем брат Папулия! С теми было просто очень весело, а с невысоким худощавым Самуилом Буачидзе как-то особенно интересно. И дружба началась необычно — с драки…
6
Белогоры — сейчас станция Харагоули.
На перемене они из-за чего-то поспорили. Ни один не желал уступить. Истину мог установить лишь рыцарский поединок — бой на кулачках.
Самуил изловчился, подпрыгнул, чтобы достать своего более рослого противника, и… на траву упала спрятанная за пазуху книжка. Серго нагнулся, поднял книгу, стал листать. Имя автора — Эгнате Ниношвили — было мальчику незнакомо, и, позабыв о ссоре, он спросил:
— Что, интересно?
Самуил ответил, что успел прочесть один рассказ. Называется «Распоряжение».
— Все совсем как в жизни. Хочешь, после уроков почитаем вместе?
Серго кивнул головой.
— Я поведу тебя на поляну, в ущелье. Там никто не помешает.
Мальчики после истории с Симоном Георгиевичем хорошо знали: грузинскую книгу можно читать только тайком, тем более если в книге «все совсем как в жизни».
Писатель недюжинного таланта и к тому же один из организаторов «Месаме-даси» — первой социал-демократической организации в Закавказье, Эгнате Ниношвили не называл селения, где жил герой его рассказа Кация Мунджадзе. Но едва Самуил и Серго прочли первую страничку, как им показалось, что это кто-то из их близких соседей безнадежно. сказал: «Я так устал, что мясо от костей отходит».
— Что я говорил, все как в жизни, — повторил Самуил.
— Много ли ты знаешь о жизни? — подогрел Серго.
Самуил рассказал, что ему еще не было восьми лет, когда отец, чтобы как-нибудь прокормить большую семью — десять человек, — отвез его из Парцх* нали (это такое же маленькое селение, как и Горе-ша, только в Гореше шумит незамерзающая речка Квадаура, а в Парцхнали — Джихвела) в Ахалцих-скйе горы, отдал в подпаски. У костра на кочевках мальчик слышал рассказы и пострашнее, видел людей, на все готовых.
Прошло несколько месяцев, и друзья показали, что и они уже на многое готовы. Серго низверг царя! Если не живого, то хотя бы портрет со стены училища.
Началось все с того, что Самуил Буачидзе публично обозвал лжецом графа Карла Эрнестовича Ренненкампфа, того самого попечителя Кавказского учебного округа. Граф объявил питомцам белогорского училища: детям мужиков наука Ни к чему. Сколько их ни учи, они останутся жестокими и тупыми тварями. Граф даже сочинил афоризм: «дворянскому сыну расти — умнеть, крестьянскому — ослеть».