Орджоникидзе

Дубинский-Мухадзе Илья Моисеевич

"30 декабря Владимир Ильич диктовал в два приема по пятнадцати минут письмо "К вопросу о национальностях или об "автономизации" и читал два Раза по двадцати минут.

31 декабря вечером Владимир Ильич в два приема закончил диктовать письмо "К вопросу о национальностях или об "автономизации".

…Появление этого письма было непосредственно вызвано конфликтом в ЦК Компартии Грузии. Основной причиной конфликта был вопрос об образовании Закавказской федерации…

24 ноября Секретариат ЦК РКП (б) назначил комиссию [89] для срочного рассмотрения заявлений, поданных ушедшими в отставку членами

ЦК КПГ старого состава (Ф. Махарадзе и др.), и для выработки мер, необходимых, чтобы установить прочный мио в Компартии Грузии. Решение это было передано на утверждение Политбюро. Владимир Ильич при голосовании воздержался.

89

В комиссию ЦК РКП (б) входили Ф. Дзержинский, Д. Ма нуильский, В. Мидкевич-Капсукас.

Комиссия выезжала в Тифлис. Она закончила работу в декабре, и Ф. Э. Дзержинский доложил о результатах Владимиру Ильичу еще до его заболевания. Все это дело крайне тяжело повлияло на Владимира Ильича.

Он остался недоволен работой комиссии Дзержинского, считал, что с ее стороны не было проявлено необходимого беспристрастия при расследовании "грузинского инцидента"…

1923 год

24 января Владимир Ильич вызвал меня и дал поручение запросить материалы комиссии по грузинскому вопросу. Владимир Ильич сказал при этом, что поручает М.И. Гляссер, Н.П. Горбунову и мне детально их изучить и доложить ему. Владимир Ильич добавил, что это нужно ему для партийного съезда. О том, что "грузинский вопрос" стоял в Политбюро, он, по-видимому, не знал. Владимир Ильич сказал: "Накануне моей болезни Дзержинский говорил мне о работе комиссии и об "инциденте", и это на меня очень тяжело повлияло". Поручение Владимира Ильича об изучении материалов по "грузинскому вопросу" было продиктовано тем, что, как он писал, нужно "доследовать или расследовать вновь все материалы комиссии Дзержинского на предмет исправления той громадной массы несправедливостей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются".

25 января Владимир Ильич спросил, получены ли материалы комиссии. Я ответила, что Ф.Э. Дзержинский приедет из Тифлиса лишь в субботу, 27 января…

1 февраля Владимир Ильич вызвал меня в 6 часов 30 минут вечера. Сообщила ему, что Политбюро разрешило получить материалы грузинской комиссии. Владимир Ильич указал, на что обратить внимание при разборе материалов и вообще как ими пользоваться, л сказал: "Если бы я был на свободе…", — сначала оговорился, а потом повторил смеясь: "Если бы я был на свободе, то легко бы все это сделал сам"…

3 февраля Владимир Ильич вызвал меня в 7 часов вечера на несколько минут. Спросил, посмотрели ли мы материалы грузинской комиссии. Я ответила, что только с внешней стороны и что их оказалось не так много, как мы предполагали. Затем Владимир Ильич поинтересовался, был ли этот вопрос в Политбюро. Я сказала, что не имею права об этом говорить. Тогда Владимир Ильич спросил: "Вам запрещено говорить именно и специально об этом?" Я ответила, что вообще не имею права говорить о текущих делах. "Значит, это текущее дело?" — спросил Владимир Ильич. Тут я поняла, что допустила оплошность. Владимир Ильич продолжал расспрашивать: "Я знаю об этом деле еще от Дзержинского, до моей болезни. Комиссия делала доклад в Политбюро?" Мне не оставалось ничего другого, как только сообщить, что комиссия сделала доклад в Политбюро и оно в общем утвердило ее решение. После этого Владимир Ильич сказал: "Ну, я думаю, что вы сделаете вашу реляцию недели через три, и тогда я обращусь с письмом". Вскоре пришли врачи…

14 февраля. Вечером Владимир Ильич вызвал Меня

снова. Затруднялся речью, видимо, устал. Говорил опять по трем пунктам своих поручений. Особенно подробно — по тому, который его всех больше волновал, то есть по "грузинскому вопросу". Просил поторопиться. Дал некоторые дополнительные указания.

В следующие дни Владимир Ильич чувствовал себя плохо. Никого не вызывал. Хотел читать, но врачи отсоветовали…

3 марта Владимиру Ильичу мной были переданы наша докладная записка и заключение о материалах комиссии Ф.Э. Дзержинского по "грузинскому вопросу"…

То, что уже не в состоянии был сделать Ленин, взяли на себя "разруганные" Серго и Дзержинский. Они употребили все свое влияние для того, чтобы Политбюро снова вернулось к злополучному "грузинскому вопросу". В Тифлис отправилась новая комиссия во главе с Валерианой Куйбышевым.

Все, как хотел Ильич, снова расследовали, вновь перепроверили. Белое черным не становилось. Большего, чем в самом начале признавал Серго, не существовало в природе. А во всем, что касалось политики, национальных дел, комиссия решительно стала на сторону Заккрайкома — Кирова, Мясникова, Орахелашвили, Орджоникидзе.

Буду Мдивани смекнул, что надеяться больше не на что. Надо или совсем уходить со сцены — это никак не устраивало! — или воспользоваться стремлением Куйбышева восстановить единство в верхушке Компартии Грузии и великодушием на редкость незлопамятного Серго. Накануне открытия Второго съезда КП Грузии уклонисты поставили свои подписи под соглашением, деликатно названным "Тезисы об очередных задачах для данного момента". Преамбула, если пользоваться языком дипломатов, гласила: "Федерация Закавказских республик признается как необходимая форма обеспечения национального мира на Кавказе и урегулирования междунациональных и международных отношений".

Одна только неожиданность возникла на съезде. Делегаты отказались голосовать за Мдивани и его буйных оруженосцев. Ни энергичные призывы Серго, ни увещевания Куйбышева и других московских товарищей успеха не имели. Так и не выбрали в ЦК никого из национал-уклонистов.

У украинцев и а этот счет есть добрая поговорка: "Не тратьте, куме, силы, та спускаитесянадно!" Не так повел себя Буду Мдивани. Напротив, он кричал: "Орджоникидзе нас силой заставил подписать соглашение! Он нас обманул. Предоставьте нам трибуну XII съезда РКП (б), и мы расскажем всю правду о Закавказской федерации, пора партии узнать о преступлениях Орджоникидзе".

О стенаниях и угрозах Мдивани Серго услышал в Москве. Сразу обратился в Секретариат ЦК партии и к председателям обеих комиссий по Грузии — Дзержинскому и Куйбышеву:

— Мдивани, Махарадзе, еще кого-нибудь из их группы необходимо допустить на съезд. Пусть выложат все, что на душе. Это будет их концом.

Приехали трое — Мдивани, Цинцадзе и Махарадзе. Каждый выступал по нескольку раз и на пленарных заседаниях и в секции по национальному вопросу. А говорить-то было нечего! На все лады перепевали декларацию Мдивани: "Закавказская федерация искусственно создана Орджоникидзе… Я заявляю, что Закавказская республика теперь ни к чему". И еще с упорством одержимых повторяли брань в адрес Серго.

Охота ораторствовать пропала, лишь когда делегаты попросили объяснить, как же это люди, называющие себя старыми марксистами, переплюнули Царского наместника? Как умудрились издать декрет о "регулировании населения Тифлиса", неприкрыто направленный против армян и азербайджанцев?! Как докатились до того, что запретили денежные знаки Советской России и Закавказской федерации?

Лишь трое из всех участников съезда — Троцкий, Бухарин и Раковский — высказали свои симпатии грузинским уклонистам. Троцкий — в выражениях весьма энергичных. Бухарин и Раковский — со множеством оговорок.