«Ореховские» шутить не любят
Шрифт:
«Странная какая. Чего ей надо?» – думал капитан, всем своим видом показывая, что здесь он просто так и никуда ехать не собирается.
Подкатил троллейбус. И опять все, кто стоял на остановке, влезли в него. Остались только Ивлев и эта женщина. Ивлев отвернулся.
– Молодой человек, – услышал он скрипучий голос, обернулся. Перед ним стояла та самая женщина, ее глаза грозно уставились на капитана через очки в золоченой оправе.
– Я вижу, вы никуда ехать не собираетесь? – спросила она.
– Точно, –
– Это вы объявления на остановке расклеиваете? Что за безобразие! Только их сорвут, опять появляются. Это что вам, рекламный щит? – начала она проводить воспитательную беседу.
– Какие объявления? Вы что? – Голос Ивлева прозвучал слишком грубо.
Женщина отступила на два шага назад, приготовилась обороняться сумкой, если бы он полез на нее с кулаками.
– Вот! Вот какие манеры у вас, демократов! – скрипела она.
Проходившие мимо две женщины с любопытством остановились на шум.
– Какие демократы? О чем вы говорите? – Капитан смекнул, что просто так эта ненормальная не отвяжется, достал удостоверение и сказал: – Мы здесь проводим задержание особо опасного преступника. И если вы будете мешать… – Что последует за этим «если», объяснять не пришлось.
Женщина слащаво заулыбалась:
– Вы меня извините! Я тут на полставки за чистотой слежу. Повадился один какой-то объявления клеить на остановке. А Лужков ведь запретил. По субботам ездит, проверяет. Извините меня, – сказала она напоследок и резво поскакала к следующей остановке.
Ивлев остался один.
Прошел еще один автобус, а Наташи почему-то не было.
«Где же она?» – думал капитан.
Начал накрапывать мелкий дождь. А капитан Ивлев стоял и терпеливо ждал. Так он простоял примерно с час. Промокнув до нитки, он вернулся домой злой, как никогда.
«Хоть бы позвонила! На меня ругается, а что сама задерживается – это ничего. Это можно. Опять, наверное, пересдача», – задержку жены он отнес на счет производственных неурядиц магазина.
Наташа говорила, что теперь у них новый директор, а значит, в работе будут изменения.
«Дурацкая у нее работа», – думал капитан, поднимаясь по лестнице.
Еще не доходя до двери своей квартиры, услышал телефонный звонок. «Наташка!» Он мигом отпер дверь, вбежал в прихожую.
– Алло! Наташка, это ты?
– Это мы! – услышал он утренний голос и вздрогнул, потому что рядом с говорившим раздался голос Наташи.
Она плакала, звала его, о чем-то просила. И кто-то кричал на нее.
В первую секунду Ивлев растерялся, не знал что сказать. И тогда голос из трубки спросил:
– Чего молчишь?
– Послушайте, – произнес капитан.
Но голос в трубке его перебил:
– Заткнись, падла!
Сердце закололо, и тупая боль разлилась по левой половине груди. «Боже мой!» – мысленно сказал Ивлев и ответил в трубку:
– Сегодня еще не смотрел. А что? – пытался он выведать, но из трубки рявкнули:
– Ну так посмотри! Только не падай в обморок. Сделаешь только хуже своей женушке. Иди глянь. Мы тебе потом позвоним. – И в трубке послышались частые гудки.
Ивлеву казалось, что они острыми иглами насквозь прокалывают его слух и сознание.
Он бросил трубку и, не закрывая дверь, побежал на площадку второго этажа, где на стене в два ряда висели почтовые ящики.
Открыв свой, он увидел конверт. Пощупав его и еще не распечатав, побелел лицом и затрясся. Руки, державшие конверт, дрожали.
Проходившая мимо соседка, округлив глаза, уставилась на него.
– Здравствуйте, – прошептала она. Заглядевшись, споткнулась о ступеньку, чуть не упала и сразу же убежала наверх.
Ивлев ничего ей не ответил. Он ее в этот момент не видел. Он не видел вообще ничего, кроме конверта.
Бережно держа конверт в руках, он вбежал в прихожую, разорвал бумагу и вскрикнул, увидев то, что в нем лежало.
Это был мизинец с левой руки, отрезанный по вторую фалангу. Мертвый, посиневший палец, перепачканный запекшейся кровью.
– Наташка! Наташка! Боже мой! Что они сделали! – прошептал Ивлев, словно боялся, что кто-то может его подслушать и тогда Наташе станет только хуже.
Он сел на пуфик рядом с телефонным аппаратом, закрыл лицо руками и заплакал.
Едва телефон тренькнул, собираясь зазвонить, Ивлев схватил трубку.
– Алло! – дрожащим голосом сказал он.
– Ну что, капитан, получил письмо? – спросил голос из трубки.
Ивлев молчал, чувствуя обреченность, и трубка рявкнула:
– Я не слышу! Получил?
– Получил, – подавленным голосом ответил капитан.
Трубка помолчала, а затем тот же голос продолжил:
– Сам виноват! Тебя предупреждали. Смотри, дернешься еще, получишь в посылке голову жены. Выбирай сам, что для тебя лучше.
– Я согласен. Я сделаю все, что вы скажете. Только не убивайте ее. Она здесь ни при чем, – попросил Ивлев, надеясь пробудить у преступников хоть малейшее сочувствие.
– Да. Она баба красивая. Какие у нее титьки! Ты ведь не хочешь, мент, чтобы мы ей отрезали титьки?
Ивлев обреченно молчал.
– Я спрашиваю, ты не хочешь? – закричала трубка.
– Не хочу. – Ивлев старался держаться спокойно. По крайней мере, нельзя показывать страха, иначе станешь игрушкой в их руках.
– Слушай сюда. Мы не станем ее убивать, если ты все сделаешь, как мы тебе скажем.