Орёл, несущий копьё
Шрифт:
Мать появилась минут двадцать спустя, когда Адлер, сытый и довольный, устроил голову на подушке и решал, сдаваться ли в плен сну. Как и накануне вечером, мать казалась странной: смотрела не как всегда, казалась, — какое уместно здесь слово? — теплее…
Чувствуя, что сейчас произойдёт что-то, Адлер сел (после обработки мазью стало полегче, и он уже мог не теряя достоинства принимать такое положение). Придвинув ближе к кровати стул, мать опустилась на него, устроила на коленях закрытый альбом и положила на него сцепленные в замок руки.
— Я прочитала твой рассказ.
— Да? — только и выдавил Адлер;
— Он неплохой, — произнесла мать; её брови дрогнули, и она добавила: — Но нехороший — он жестокий.
— Разве? — Адлер удивился, перед глазами пронеслись все те семь страниц, исписанные крупными некрасивыми буквами. — А по-моему, он жизненный, такое вполне могло случиться…
— Твоего героя отец отвёл в лес и привязал к дереву в священной роще как жертву богам, чтобы те даровали их племени победу в грядущей битве.
— Не в наше время, конечно, но в давние века…
Мать приложила палец к губам, прося его помолчать. Этот жест был таким необычным, таким человечным, что Адлер невольно закрыл рот, ожидая.
— Бог Донар появился в роще, но вместо того, чтобы забрать мальчика, освободил его, — она прищурилась чуть пытливо. — Этим ты пытался доказать, что я была неправа?
— Я не… — Адлер замялся, растерявшись. — Я не знаю, ничего не хотел специально показать. Слова и действия просто приходили, вот и всё, — а потом вдруг подумал: неужели рассказ и вправду родился из его желания отомстить за сорванную дискуссию и потребности доказать собственную правоту?
— Очень хорошо, что это не относится к нашей ситуации, — сказала мать, и её взгляд стал ещё пытливей. — Потому что то, что мальчик убивает отца, мне совсем не нравится.
— Но это была необходимая жертва! — горячо возразил Адлер. — Вы же видели, благодаря тому, что жертву всё-таки принесли, их племя победило!
Оделия промолчала, продолжая внимательно на него смотреть. Затем коротко вздохнула и, опустив голову, открыла альбом.
— Есть ещё кое-то, о чём я хотела спросить, — сказала она, пролистав страницы. — В твоей истории Донар дарит освобождённому мальчику орла, способного думать и разговаривать, и магическое копьё, — мать вновь подняла взгляд. — Почему копьё, а не палочку?
— Это же древнегерманский бог, — ответил Адлер с небольшим раздражением — на его взгляд, это было очевидно. — Конечно же он дарит оружие, достойное германского воина!.. — он задумался. — Но, наверное, из волшебного копья можно сделать волшебную палочку, да?
— Мне кажется, всё зависит от твоей фантазии, — заметила Оделия с тенью улыбки.
Адлер рассеянно кивнул, продолжая глядеть за окно; мысли его уже занимали приключения, которые могли случиться с мальчиком после того, как он обрёл спутника-орла и могучее копьё…
— Я перепишу рассказ чернилами, если не возражаешь, — после паузы сказала мать.
Адлер безразлично пожал плечами.
— Как хотите. И вообще, я его вам дарю.
— Он тебе не нужен?
— Этот вариант — нет, — Адлер легко постучал пальцем по виску. — А чистовик хранится вот здесь.
— Спасибо, — мать встала, прижимая к груди альбом, а затем вдруг наклонилась и, положив
Адлер честно исполнил лишь половину её просьбы — не прекращал писать с того дня, чёркал в день хоть по строчке. А вот с отцом из года в год всё делалось только хуже: мальчику становилось сложнее сдерживать нрав, когда отец пытался на него давить. Мать из-за этого всё больше мрачнела, и через какое-то время рассказы о приключениях храброго юноши Викхарда и его верного друга, говорящего орла Бадвина, которые Адлер неизменно ей присылал, если заканчивал в школе, а не во время приездов домой, уже не могли вызвать её улыбку. Адлер их бросил, ушёл в наполовину основанные на реальных событиях истории о прошлом Дурмстранга и их с Максом предприятиях по разгадыванию тайн замка. Но эти рассказы читал только приятель, неизменно хмурился и заявлял, что вовсе он не говорит чопорно и не пытается выглядеть важным.
— Я и есть важный, — сказал как-то раз Макс своим самым взрослым тоном. — Я же Винтерхальтер.
— А я тогда — своевольный! — засмеялся Адлер в ответ. — Я же Гриндевальд!..
Адлер прикрыл глаза ладонью и негромко засмеялся — звук полностью потонул в рёве грозы за окном. Какие они тогда были мальчишки — что он, что Макс! Маленькие вундеркинды, любопытные сверх меры и вечно лезущие в неприятности… Отчасти, такими они и остались, только вот совместного веселья больше не было, как и той удивлявшей всех дружбы. Какая-то его часть даже немного жалела об этом.
Сложно теперь было сказать, кто первым стал закрываться, но Адлер полностью был уверен, что одной из причин — если не основной — всего случившегося дальше стала одна его находка во время летних каникул после пары лет в средней школе. Нашёл он старый дневник — совершенно случайно, за одной из картин в своей любимой малой гостиной, на которой изображён был вид на деревню, залитую ярким летним солнцем; это была Годрикова Впадина — деревня в Британии, где жила дальняя родственница их семьи, Батильда Бэгшот, знаменитый на весь мир историк магии. Тайник был почти небрежен, казалось бы, на виду, но почему-то никто из обитателей дома за все эти годы так его и не обнаружил. Может, книжица ждала его, Адлера? Он не знал наверняка, но хотел верить в это, а не в банальную невнимательность родственников.
Дневник обладал магической силой, сражал наполненностью мыслями и чувствами — как будто историю рассказывали не желтоватые листы, а живой и горячий, пышущий мыслью и страстью Геллерт Гриндевальд. Он начал вести дневник в шестнадцать, практически сразу после исключения из Дурмстранга, а бросил где-то в тридцать пять, когда революция в Европе полностью захватила его, и стало не до записей, однако волшебная книжица, не очень-то толстая на вид, вместила в себя все эти строки и годы.
Адлер провёл рукой по гладкой тёмно-коричневой коже обложки. Та была и до его прикосновения тепла, а листы — он слышал — мягко шуршали, оставаясь при этом совершенно неподвижными. Они звали, хотели вновь рассказать ему Историю… рассказать Историю тому единственному человеку, который был в состоянии её Понять.